Я бы сгинул от разлуки! Мне спасенье — образ твой

И надежда на свиданье благодатное с тобой.

Солнце и луна хотели спорить с красотой твоей,

Но, твои увидев кудри, вмиг поникли головой.

Лишь тебя любили б люди, если б верили тебе.

Ты ведь верности не знаешь — это скажет нам любой.

Красота твоя — царица всех планет небес любви;

Чтоб заката ты не знала, к богу я иду с мольбой.

Человеком даже ангел ввек тебя не назовет,

И тебе не страшен грозный Исрафил с его трубой.

Коль расстанешься ты с пери, сердце, — выжить ли тебе?

Человек снести не может этой скорби огневой.

Ты не видишь уст любимой, Атаи, очей ее,

А без них познанье правды будет только похвальбой.

Красоту моей любимой я воспел средь цветника;

Покраснели от смятенья щеки каждого цветка.

С той поры, как сердцу видеть удалось твои уста,

Унесла его куда-то неизвестности река.

Ты души моей дороже, дорогая, для меня,

Без тебя с душою в теле все равно царит тоска.

Рай загробный мне не нужен. Как оденусь в саван я,

Пыль порога милой будет для меня, как рай, сладка.

О Юсуф прекрасный! Что же ты уходишь от меня,

В доме скорби оставляешь ты Якуба-бедняка.

Ты опутала мне сердце сеткою волос тугой,

Я к следам твоим прижался, извини же смельчака.

Все стремятся к власти, к сану. Атаи всегда влечет

Стан, стройнее кипариса, тоньше, гибче тростника.

Мне утром ветер весть доставил о веянье твоих кудрей —

И душу сделал благовонной, дал сердцу радость, чудодей.

Лицом к ее ногам приник я, глаза к ее следам прижал,

Сказал: "Души моей подруга! Приди, мне в душу свет пролей!"

Бутоном стал я, окровавлен от горя, с милой разлучась,

Сорочка сердца, словно роза, разорвалась от злых скорбей.

"Нун" — брови, кудри — "джим" хотели "джан" — душу у меня отнять;

Лишь стан — "алиф", став между ними, спас душу милостью своей^[2].

Тюльпан себя сравнил с любимой — иного от него не жди —

Он поднялся себе на горе — и сердце стало туч черней.

О, как недружелюбно небо и как ты жестока ко мне!

И небо, и тоска по милой терзают, кто из них сильней?

Соломинку на платье милой в пути увидел Лтаи,

Он завистью проникся лютой, став даже янтаря желтей.

Вздохи скорби жестокой моей выше неба летят по ночам,

Но не знает — что делать! — о них та царица отрад по ночам.

Разрывается желчный пузырь в час, как вздоха разлуки стрела

Прямо к небу из сердца летит — и не знает преград — по ночам.

Я с любимой моей разлучен; ныне только с печалью дружу;

Собеседник мой — это печаль; злое горе — мне брат по ночам.

Уст пурпурных дыханье весь день — как вино, как закуска к вину,

Но, тоскуя по лалам, не знал я похмелья услад по ночам.

Совершают разлуки войска в ночь набеги на душу мою,

Прахом, поднятым в сердце моем, свет весь белый чернят по ночам.

Шаловливые вспомнив глаза той разбойницы дерзкой, — увы,

Я теряю непрочный покой, низвергаюсь я в ад по ночам.

Если, как Атаи, я умру, по любимым тоскуя кудрям,

То могилу мою весь народ посещать будет рад по ночам.

Жизнь моя бесплодно истощилась в горести глубокой и печали, —

Я давно не вижу глаз волшебных, что меня всечасно истязали.

Кто, скажите, мог бы уподобить лик ее луне иль даже солнцу?

Солнце и луна лишь отражают блеск ее лица в своем зерцале!

Стан прекрасен дорогой, но все же он в глазах моих стократ красивей —

Ведь всегда прекрасней кипарисы, если воды корни их лобзали!

Отнимают сердце эти очи, родинка — клеймо на душу ставит.

Мусульмане, что с гяуркой делать? Я прошу, чтоб вы мне подсказали!

Это камнесердая проходит и смеется, сколько бы ни плакал

Атаи кровавыми слезами о скорбях, что душу истерзали.

Мои зрачки, что любят лик твой — он счастье, радость им принес, —

Считают мускус только тенью твоих агатовых волос.

Твой стан зовут все кипарисом, но можно ль с этим колдуном

Сравнить и дерево, что гордо в саду Ирема поднялось?

Храня любовь и верность, стала ты шахом царства красоты,

От справедливого правленья высоко царство вознеслось.

Стремлюсь к глазам твоим лукавым — ведь смотрят иногда они

Тайком на бедного страдальца, пролившего так много слез.

Увы, безвинно он скончался от гнета розоликих дев;

Друзья, об Атаи припомнив, вина испейте цвета роз.

Как же так? Из-под михраба, о любимая моя,

Богомольца убивают очи, злобу затая?

Думает луна: "Когда же нагляжусь и я досыта

На лицо ее!" — и смотрит у окна всю ночь, как я!

Водолаз в Омане — жемчуг, на твои похожий зубы,

Не нашел, хоть посетила много берегов ладья.

Запер дверь я дома сердца, но всегда проходит гордо

Образ локонов любимой внутрь закрытого жилья.

Трудно людям красноречья разгадать, где корни духа,

Я ж узнал от уст любимой, где истоки бытия.

У тебя ресницы — стрелы, сердцу страшны их удары,

Но еще опасней взгляды, бьют они острей копья.

Атаи склонился низко пред тобой, увидев бога,

А неверный чтит кумиров — что ж, он в вере не судья.