Гиперестезия слуховых органов в смысле снижения порога раздражения обнаружена у некоторых больных с помощью воздействия электрическим током (Джолли, Хвостек и др.).
Сдвиг качества ощущения при неизменном предметном восприятии так, что качество не соответствует раздражителю, преимущественно наблюдается в области зрения. Эти явления объединены общим понятием «дисхроматопсия» (Фишер). В частности, описаны ксантопсия, хлоропсия, эритропсия. Розе подробно описывает видение в желтом и фиолетовом цветах при отравлении Сайгоном. Вильбранд и Зенгер описывают, как при нервной астенопии во время чтения страницы казались красными, а буквы зелеными и т. д. При старческом слабоумии все предметы кажутся синими (Оберпггейнер, с. 246). Пациентка Фишера, страдающая макропсией, видела все «темнее», белое пальто виделось ей серым, молоко выглядело как грязная вода, цвет лиц был одинаково коричневым, такими она представляла себе китайцев и индейцев: заснеженная поверхность казалась ей серой, будто покрытой сажей. Глаза ее были вполне здоровы, нарушение у этой пациентки, также больной истерией, должно было быть центральным. Альтер подводит итог своим наблюдениям: «У одного паралитика, страдающего гемиахроматизмом, неоднократно случались приступы выраженной монохроматопсии, каждый раз в зеленом цвете. Три раза явление постепенно исчезало бесследно, один раз непосредственно за ним следовала полная ахроматопсия».
Аналогичные наблюдения при других чувствах описаны значительно реже. Сюда можно было бы отнести такие случаи, как например, случай, описанный Розе, когда отравленному сантоном человеку казалось, что суп имеет скверный запах, или такие, когда вода для некоторых имела привкус свинца. Здесь мы не имеем дела с галлюцинациями, поскольку реальный раздражитель вызывает неправильные качества ощущения.
Изменение зрительного восприятия пространственных форм при неизменном объекте исследует в своих двух работах Фишер. Больные видели предмета мельче или крупнее, или же кривыми (ср. подробное изложение в отрывке о зрении, с. 288). Краузе (с. 847) наблюдал больную паранойей, которой ограда сада и деревья казались необычно большими и одновременно удаленными.
Наконец, мы можем коротко упомянуть заблуждение во временном восприятии, хотя этим мы несколько выходим за рамки темы. Время — это не только форма чувственно-предметного переживания, а всякого переживания вообще. Временные восприятия выступают как кажущееся сокращение или растяжение переживаемого времени. Одному параноидальному больному в течение некоторого времени казалось, что некоторые ночи тянутся столетиями. Другой параноик, начало переживаний которого можно было датировать предыдущим годом, считал, что с той поры прошло лет 8—10. Вопросом времени занимались Гризингер (учебник, с. 111) и Геккер (с. 8). Переживание видимо неизмеримых временных отрезков, а также вышеупомянутую микропсию описывает Бодлер, наблюдавший за поведением других в своих искусственных парадизах (опиум и гашиш).
Иллюзии. После изложения того, что мы знаем об ошибочных восприятиях, при которых наблюдаются не новые нереальные предметы, а реальные предметы видятся по-другому, мы обратимся к собственно ложным восприятиям, при которых ошибочно воспринимаются новые предметы. Мы прежде всего должны назвать три большие группы ложных восприятий, классификация которых, хотя и спорна, но на данный момент необходима для обзора и понимания феноменов. Если мы исходим из нормальных восприятий, чьи элементы не только меняются генетически, но и частично исчезают, или к ним частично присоединяются новые, то приходим к иллюзиям. Если мы исходим из нормальных представлений и приписываем им (дескриптивно) больше свойств восприятия, таких, как независимость от воли, детальность, отчетливость, но не достоверность, то придем к псевдогаллюцинациям. Иллюзии и псевдогаллюцинации совершенно различны и взаимно непереходны, причем первые сохраняют достоверный характер восприятия, а вторые — образный характер представления. От иллюзий мы можем прийти к истинным галлюцинациям, если мы (при генетическом рассмотрении) не будем учитывать все элементы восприятия, возникающие из внешних раздражителей.
Описывая все три группы, мы преимущественно, если не исключительно, говорим о зрительном восприятии. Это чувство — самое дифференцированное, оно способно замечать даже самые тонкие нюансы. Элементы зрительного восприятия четко разделены1. В дальнейшем, при рассмотрении более примитивных чувств, все вышесказанное потребует продолжений и ограничений. Если мы хотим представить себе, что испытывают больные, то непроизвольно, а также по необходимости исходим из того, что испытали сами.
Мы понимаем явления, испытываемые больными, как более сильную или слабую степень наших нормальных явлений или их аналогию. Поэтому каждый раз при описании иллюзий, псевдогаллюцинаций и настоящих галлюцинаций мы представляем себе каждый раз феномены «нормальной» психологии, которые облегчают «доступ» к патологическим феноменам.
Иллюзиями называют все восприятия, при которых все внешние чувственные раздражители составляют единое целое с воспроизводимыми элементами, так что непосредственные элемента ощущений неотличимы от воспроизводимых. Это уподобление репродуктивных элементов тем, которые возникли в результате воздействия внешних раздражителей, Вундт называет ассимиляцией. Из всего множества относящихся сюда феноменов, мы можем выделить три типа:
1. Экспериментальные исследования показали, что почти каждое восприятие включает в себя какие-нибудь репродуцированные элемента. Скудные, вследствие кратковременности внимания,
1 Мы используем здесь принцип, характерный для исследования душевных проявлений и противоречащий применению при обработке психических феноменов. Наилучшие объяснения в душевной области нам дают развитые явления, которые мы можем разложить на простейшие элементы. Зоопсихозы исследованы быть не могут, о психозах слабоумных у психопатологов мало материала. Наиболее подходящими являются психозы людей, высоко развитых в умственном отношении и к тому же образованных.
Один больной, способный К наблюдению и умеющий рассказать о себе, может дать психопатологу больше, чем сотня менее интеллигентных и необразованных больных, которыми обычно заполнены клиники. Наиболее четкие различия, которые в таких случаях дают понять исследователю своеобразность отдельных психических явлений, дают ему возможность лучшего понимания неспособных и необразованных больных, чем они сами могут наблюдать за собой. Таким образом,