- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (31) »
новинку. Разыгрывает? Ладно, пускай розыгрыш!
* * * У Тимура была хорошая квартира, двухкомнатная, в прочном старом доме, в дорогом нынче районе – возле Пречистенки. Дали ее когда-то отцу, там Тимур и вырос, и остался, когда старики друг за другом, в один год, ушли. В трудный момент отстоял ее, а потом жил в ней, как душа желала, не шикарно, но и не бедно, в самый раз. Хуже не хотел, но и лучше не старался, ему было в самый раз. Дом был трехэтажный, с историей, огромные старинные квартиры многократно перестраивались, в конце концов получилось то, что получилось. Комнат было две, обе маленькие, кухню явно отгородили от коридора, она и вышла длинная и узкая, как коридор. Зато ванная была огромная, метров на двенадцать, с окном почти во всю стену. Девчонку окно восхитило: – Ого! Прямо эстрада. Можно деньги брать со зрителей… Душ принять разрешишь? – Да ради Бога. Она сбросила кофточку, сняла юбку, аккуратно разместила на вешалке кружевные прозрачные трусики. – Шторки сдвинуть не хочешь? – нейтрально поинтересовался Тимур. Она отозвалась так же нейтрально: – А зачем? Я не воровка, не шпионка, мне нечего прятать от порядочных людей. Подошла к окну, раскрыла створки и приветливо помахала кому-то во дворе. Тимур не слишком удивился. Временные дамы, которые периодически попадали в просторную ванную, тоже, на радость дворовым пацанам, не слишком озабочивались задергивать клеенчатые шторы на окне. А самая постоянная из временных, тридцатилетняя продавщица, даже ловила извращенный кайф: скидывала шмотье в комнате и голышом шла в ванную горделивым шагом театральной примы, каждый раз провозглашая: «Ну что, дадим представление сосункам?» Вот и Марина поступила в духе времени: нудизм был закономерным третьим шагом после мини-юбок и бикини топлесс. К тому же когда и показать себя ладно скроенной девчонке, как не в девятнадцать. И все же Тимур чувствовал нарастающее раздражение: он ни хрена не понимал. Кто она? Чего хочет? Зачем пришла? Как себя с ней вести? Он давно принимал людей такими, какие есть. Но она – какая? Тимур привык сразу понимать окружающее, да и нельзя было иначе при его профессии – а тут не понимал ни хрена. Страсть? Но в ней, хоть одетой, хоть голой, на страсть не было ни намека. Деньги? С этим все выяснили, корыстью не пахнет. Что тогда? Впрочем, хоть с пониманием, хоть без, красивое тело все равно красивое тело, и это ощущение вытеснило все остальные. И Тимур постарался, как умел, порадовать это тело – а умел он немало. Но и тут вышел облом: хотел ее довести до высшего кайфа, до стона и крика, до звериного беспамятства – а вышло, что сам дошел. Отвалился, упал на спину, глаза в потолок. И тупо молчал. В самом деле дурак. Девчонка сказала ласково: – Да не переживай ты. Ты классный мужик. Тут во мне дело. Понимаешь – я фригидна. На все сто фригидна, и надежды никакой нет. Я Буратина, меня из полена вырезали. Деревяшка, Буратина, даже кликуха у меня такая. Что же, вешаться теперь? Вот и живу. – А тогда зачем тебе все это? – глухо поинтересовался он. – Как зачем? Тебе же хорошо? – То мне. – Ну, и слава Богу. Тебе хорошо, значит, и мне хорошо. Хоть на что-то пригодилась. Женщина должна на что-то годиться, вот я и пригодилась. – Сестра милосердия? Она засмеялась: – А ты молодец! Хоть и дурак, а прямо в точку. Прикалывается? А черт ее знает! Спрашивать дальше было бы совсем глупо. Трахнул молоденькую девчонку, и еще допытывать что и почему… – Есть небось хочешь? – спросил он. – Умеренно. А ты? – Тоже умеренно. Не одеваясь, она прошла на кухню, пошуршала пакетами в холодильнике. На яичницу с колбасой хватило. – Ты чего, не работаешь? – спросила она. – Не, – вдаваться в подробности он не стал, – у меня что-то вроде пенсии. – Везет же! – позавидовала девчонка. – Военный, что ли? – Частично… А ты? – Неделя, как уволилась. Точнее, выгнали. – За что? – За дело. Три дня прогуляла. Начальница только что морду не набила, и на том спасибо. – А где работала? – спросил он с надеждой хоть что-то понять. Ответ, однако, не принес ясности: – В клинике, палатной сестрой. Хотя какая я сестра, смех один. То ли нянька, то ли поломойка. Просто титул дали, чтобы обидно не было. Попили чаю с лимоном и шоколадками – шоколад Тимур, для смеху, любил. Девчонка помыла посуду, разложила тарелки в сушку. И это обыденное действо опять повергло его в тяжкое недоумение. Бред какой-то! Что происходит? Девчонка на улице сама прикадрилась. В койку легла, зачем – хрен ее знает. Яичницу зажарила. Теперь вот посуду моет. Бред! Что, зачем, почему? Когда-то его учили все понимать. Хорошо учили. Выучился. Понимал. И это понимание спасало в разных ситуациях, где иначе бы не выжил. А девчонку понять не может. Хоть бы трусики надела! Трусики она надела. Потом спросила: – Чего делать будем? – А ты чего хотела бы? – Мало ли чего, – сказала она, – хотеть не вредно. Но это людям состоятельным. Бедным лучше ничего не хотеть, нервы здоровее будут. – А если деньги достану? – Смотря сколько, – сказала она рассудительно, – если сто рублей, купим мороженое, если триста, сходим в «Макдоналдс», если пятьсот… Она задумалась, и он озадачил: – А если штука? – Тогда мы миллионеры, – сказала она, – тогда съездим в Звенигород. – А чего там? – Говорят, красиво, а я не была. И название какое, смотри – Звенигород! – Название хорошее, – согласился Тимур. Зарплата у него была послезавтра, и если бы вчера с Генкой не просадили всю наличность… Еще имелся вклад в банке, положенный на срок, но искать сберкнижку и переть в Измайлово было совсем уж не в масть. – Квартира у тебя классная, – сказала она, – ходишь как бомж, а берлога в норме. Папина еще? – Папина, – согласился он, – сперва папина, потом мамина, теперь вот моя. Квартиру у него хотели увести, он не дал. Когда вернулся после трех лет, у жены был другой мужик. Тимура это не удивило и не обидело. Три года – срок большой, бабы – народ не железный, да и не было у них такой любви, чтобы ждать и мечтать о встрече. Письма и то писала раз в месяц, потом вовсе замолчала. О приезде дал знать, встретила в аэропорту и уже в такси сказала, что надо поговорить. Что надо, он и сам понял. Но трагедию в этом не увидел. Когда человека убивают, это трагедия. А тут… что тут! Рядовая житейская незадача. У всех бывает. Ладно, пожили пять лет, и слава Богу. Теперь старая жизнь кончилась, значит, будет какая-нибудь другая. Когда приехали, она сразу поставила разогревать обед. Тимур сел за кухонный стол. – Ну, давай. – Ты же умный, – сказала
* * * У Тимура была хорошая квартира, двухкомнатная, в прочном старом доме, в дорогом нынче районе – возле Пречистенки. Дали ее когда-то отцу, там Тимур и вырос, и остался, когда старики друг за другом, в один год, ушли. В трудный момент отстоял ее, а потом жил в ней, как душа желала, не шикарно, но и не бедно, в самый раз. Хуже не хотел, но и лучше не старался, ему было в самый раз. Дом был трехэтажный, с историей, огромные старинные квартиры многократно перестраивались, в конце концов получилось то, что получилось. Комнат было две, обе маленькие, кухню явно отгородили от коридора, она и вышла длинная и узкая, как коридор. Зато ванная была огромная, метров на двенадцать, с окном почти во всю стену. Девчонку окно восхитило: – Ого! Прямо эстрада. Можно деньги брать со зрителей… Душ принять разрешишь? – Да ради Бога. Она сбросила кофточку, сняла юбку, аккуратно разместила на вешалке кружевные прозрачные трусики. – Шторки сдвинуть не хочешь? – нейтрально поинтересовался Тимур. Она отозвалась так же нейтрально: – А зачем? Я не воровка, не шпионка, мне нечего прятать от порядочных людей. Подошла к окну, раскрыла створки и приветливо помахала кому-то во дворе. Тимур не слишком удивился. Временные дамы, которые периодически попадали в просторную ванную, тоже, на радость дворовым пацанам, не слишком озабочивались задергивать клеенчатые шторы на окне. А самая постоянная из временных, тридцатилетняя продавщица, даже ловила извращенный кайф: скидывала шмотье в комнате и голышом шла в ванную горделивым шагом театральной примы, каждый раз провозглашая: «Ну что, дадим представление сосункам?» Вот и Марина поступила в духе времени: нудизм был закономерным третьим шагом после мини-юбок и бикини топлесс. К тому же когда и показать себя ладно скроенной девчонке, как не в девятнадцать. И все же Тимур чувствовал нарастающее раздражение: он ни хрена не понимал. Кто она? Чего хочет? Зачем пришла? Как себя с ней вести? Он давно принимал людей такими, какие есть. Но она – какая? Тимур привык сразу понимать окружающее, да и нельзя было иначе при его профессии – а тут не понимал ни хрена. Страсть? Но в ней, хоть одетой, хоть голой, на страсть не было ни намека. Деньги? С этим все выяснили, корыстью не пахнет. Что тогда? Впрочем, хоть с пониманием, хоть без, красивое тело все равно красивое тело, и это ощущение вытеснило все остальные. И Тимур постарался, как умел, порадовать это тело – а умел он немало. Но и тут вышел облом: хотел ее довести до высшего кайфа, до стона и крика, до звериного беспамятства – а вышло, что сам дошел. Отвалился, упал на спину, глаза в потолок. И тупо молчал. В самом деле дурак. Девчонка сказала ласково: – Да не переживай ты. Ты классный мужик. Тут во мне дело. Понимаешь – я фригидна. На все сто фригидна, и надежды никакой нет. Я Буратина, меня из полена вырезали. Деревяшка, Буратина, даже кликуха у меня такая. Что же, вешаться теперь? Вот и живу. – А тогда зачем тебе все это? – глухо поинтересовался он. – Как зачем? Тебе же хорошо? – То мне. – Ну, и слава Богу. Тебе хорошо, значит, и мне хорошо. Хоть на что-то пригодилась. Женщина должна на что-то годиться, вот я и пригодилась. – Сестра милосердия? Она засмеялась: – А ты молодец! Хоть и дурак, а прямо в точку. Прикалывается? А черт ее знает! Спрашивать дальше было бы совсем глупо. Трахнул молоденькую девчонку, и еще допытывать что и почему… – Есть небось хочешь? – спросил он. – Умеренно. А ты? – Тоже умеренно. Не одеваясь, она прошла на кухню, пошуршала пакетами в холодильнике. На яичницу с колбасой хватило. – Ты чего, не работаешь? – спросила она. – Не, – вдаваться в подробности он не стал, – у меня что-то вроде пенсии. – Везет же! – позавидовала девчонка. – Военный, что ли? – Частично… А ты? – Неделя, как уволилась. Точнее, выгнали. – За что? – За дело. Три дня прогуляла. Начальница только что морду не набила, и на том спасибо. – А где работала? – спросил он с надеждой хоть что-то понять. Ответ, однако, не принес ясности: – В клинике, палатной сестрой. Хотя какая я сестра, смех один. То ли нянька, то ли поломойка. Просто титул дали, чтобы обидно не было. Попили чаю с лимоном и шоколадками – шоколад Тимур, для смеху, любил. Девчонка помыла посуду, разложила тарелки в сушку. И это обыденное действо опять повергло его в тяжкое недоумение. Бред какой-то! Что происходит? Девчонка на улице сама прикадрилась. В койку легла, зачем – хрен ее знает. Яичницу зажарила. Теперь вот посуду моет. Бред! Что, зачем, почему? Когда-то его учили все понимать. Хорошо учили. Выучился. Понимал. И это понимание спасало в разных ситуациях, где иначе бы не выжил. А девчонку понять не может. Хоть бы трусики надела! Трусики она надела. Потом спросила: – Чего делать будем? – А ты чего хотела бы? – Мало ли чего, – сказала она, – хотеть не вредно. Но это людям состоятельным. Бедным лучше ничего не хотеть, нервы здоровее будут. – А если деньги достану? – Смотря сколько, – сказала она рассудительно, – если сто рублей, купим мороженое, если триста, сходим в «Макдоналдс», если пятьсот… Она задумалась, и он озадачил: – А если штука? – Тогда мы миллионеры, – сказала она, – тогда съездим в Звенигород. – А чего там? – Говорят, красиво, а я не была. И название какое, смотри – Звенигород! – Название хорошее, – согласился Тимур. Зарплата у него была послезавтра, и если бы вчера с Генкой не просадили всю наличность… Еще имелся вклад в банке, положенный на срок, но искать сберкнижку и переть в Измайлово было совсем уж не в масть. – Квартира у тебя классная, – сказала она, – ходишь как бомж, а берлога в норме. Папина еще? – Папина, – согласился он, – сперва папина, потом мамина, теперь вот моя. Квартиру у него хотели увести, он не дал. Когда вернулся после трех лет, у жены был другой мужик. Тимура это не удивило и не обидело. Три года – срок большой, бабы – народ не железный, да и не было у них такой любви, чтобы ждать и мечтать о встрече. Письма и то писала раз в месяц, потом вовсе замолчала. О приезде дал знать, встретила в аэропорту и уже в такси сказала, что надо поговорить. Что надо, он и сам понял. Но трагедию в этом не увидел. Когда человека убивают, это трагедия. А тут… что тут! Рядовая житейская незадача. У всех бывает. Ладно, пожили пять лет, и слава Богу. Теперь старая жизнь кончилась, значит, будет какая-нибудь другая. Когда приехали, она сразу поставила разогревать обед. Тимур сел за кухонный стол. – Ну, давай. – Ты же умный, – сказала
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (31) »