улыбкой:

— Твоя младшая дочь превзойдёт старшую! Быть супругой ондовичского воеводы почётно, но венец Ронданской княгини — это более высокая честь. Мне нравится этот союз, господа.

— Давай посылай ко мне сватов, Аскер! — довольный Горан хлопнул ладонью по подлокотнику. — Когда я к Милане сватался, Авендар три дня гулял. На одних только песенников и лицедеев состояние потратил, и это при том, что многие серебра и вовсе брать не хотели…

— Я ей не мил! — вдруг воскликнул Аскер. — Она только смеётся надо мной всё время, всё время насмехается. И что верхом она лучше меня ездит, и танцует лучше, и на лютне…

— Так и что? — перебил потенциального зятя Горан. — Подумаешь, смеётся. Девушки без смеха вообще не могут, запрети им смеяться, так они онемеют. Да что там девушки! Я от одной тёмной змеи знаешь сколько насмешек вытерпел? До сих пор, кстати, терплю…

— Мой свет прав, Аскер, — улыбнулся Ольгерд, накрыв ладонью руку возлюбленного, — подобное поведение ни о чём не говорит. Оана может испытывать к тебе самые тёплые чувства и при этом высмеивать покрой твоего плаща.

— А если нет? Если не испытывает она ко мне ничего, тогда что? — вспылил юноша. — Я пошлю к ней сватов, завалю цветами и подарками, песенников всяких сгоню, столы для простолюдинов накрою. А она мне откажет. Ведь это будет позором! Этого мне никогда не простят! Умирать буду, а вслед мне будут говорить: «А, это тот самый Аскерка, которому наша ронданская невеста от ворот поворот дала! И немудрено, и правильно сделала! Видимо, у него в штанах не ронданская булава, а данорская свистулька!»

— И где ты только такого непотребства наслушался! — возмутился Горан. — Ты князь или портовый мытарь? И потом какая разница, что о тебе будут болтать? Пусть болтают. Умные люди пустого не скажут, а дураков слушать, что свинью седлать: посмеяться посмеёшься, но далеко не уедешь.

— В этом я согласен с Аскером, мой свет, — неожиданно заспорил Ольгерд. — Именно такая бессмыслица и запоминается лучше всего. Могут забыть выигранную войну, могут простить и проигранную, но неудачное сватовство — никогда.

— Ну и ладно, — легко согласился Горан. — Подождём со сватами. Я могу поговорить с Оаной по-отечески, начистоту. Спрошу её: люб ты ей, примет ли она твоих сватов? Согласна ли быть тебе женой и Ронданской княгиней? Я обещал её не неволить, а значит, и не стану.

— Это правильно, господа, — кивнул Ольгерд. — Женщина с характером нашей Оаны может стать превосходной госпожой, но рабыни из неё не получится. Её участь может решить лишь она сама.

Больше говорить было не о чем. Каждый задумался, потянулся к кубку с вином. На веранду влетел нахальный воробей, заскакал по мраморным плитам, подбирая ему одному заметные крошки. Из открытого окна, выходящего в сад, послышались звуки лютни. Вскоре к звону струн присоединился и девичий голос, зазвучала песня о любви печальной. Ольгерд прислушался. Да, в музыке его ученица достигла некоторых успехов, но голос: Матушка Тьма, смилуйся над грешными… А ведь это поправимо. Совсем немного магии, лёгкое Убеждение. Но Горан ни за что не согласится, значит, придётся действовать тайно. И даже не для корысти и не из любви к девочке, а для благополучия ни в чём не повинных анконцев и авендарцев, он сделает это!..

Горан позвал дочь на верховую прогулку, соблазнив обещанием дать ей проехаться на алматском жеребце, которого совсем недавно подарил ему Ольгерд. Конь был лютым зверем, но Оану и демон Бездны не смог бы выбросить из седла, и Горан решил не волноваться. Чинным шагом они проехали по чистым мостовым, залитым послеполуденным солнцем, мимо пышных садов в весеннем цветении, мимо площади за воротами, на которой торговали фруктами и овощами, цветами и мёдом предприимчивые фермеры, не желающие платить пошлину на ввоз товара в город. Оана перегнулась в седле, подхватила с прилавка яблоко, хрустко впилась в румяный бок. В синем с серебром костюме для верховой езды с широкой юбкой и коротким жакетом, плотно обхватывающим тонкую талию, она была чудо как хороша. И пусть не такая красавица, как Янина, зато такая живая, будто целый фонтан золотой и солнечной силы бил где-то прямо под тонкой загорелой кожей…

А девчонка оглянулась через плечо, блеснула васильковым лукавым взглядом да вдруг пришпорила своего зверя-коня. Тот одним прыжком перескочил невысокую каменную изгородь, тянувшуюся вдоль дороги, и мощным аллюром полетел через зеленеющий луг. Горан догнал всадницу только над морем, где узкая тропинка шла по самому краю обрыва, а далеко внизу расплавленным золотом переливалась водная рябь залива. Отдышались, постояли между небом и морем, глядя в бесконечную даль. Горан медлил, думал, как начать разговор, а первой заговорила Оана:

— Ну, кажется, никого вокруг нет. Разве что чайки, но они хоть и болтливые, а не выдадут. Что ты хотел мне сказать?

Не стал тогда хитрить и Горан, спросил просто:

— Князь Аскер хочет тебя в жёны. Пойдёшь за него?

Оана молчала, покусывала пухлую губку, нервно перебирала поводья. Горан снова заговорил:

— Княгиней Ронданской будешь, матерью будущих князей. Аскер молод и влюблён, он станет к тебе прислушиваться. Ты много хорошего сможешь сделать и для Ронданы, и для Орденов, и для…

—А что, и пойду! Вот возьму и пойду за князя!

Оана высоко задрала чуть курносый носик, и Горану вдруг показалось, что девчонка едва сдерживает слёзы.

— Ты что, Оанушка? — растерялся он. — Что же в том обидного?

И снова не угнаться за алматским жеребцом, а тот как назло скачет по самому краю, так близко к пропасти, что камни из-под его копыт летят вниз, в самую бездну. Не прогулка получается, а скачки бешеные. Оана сама остановила жеребца, заговорила сквозь слёзы, смешно размазывая по мордашке пыль:

— Вот и пойду за Аскера! И буду княгиней! Назло! И тогда он поймёт, спохватится, а поздно будет!

— Кто поймет? Что поймет? Кому назло?

— А вот так вот! — взвизгнула девчонка, уже всерьёз заливаясь слезами. — Чурбан твой бесчувственный, ледышка твоя тёмная!

«Ольгерд!» — обмер Горан. Комок острой боли и горькой жалости сжал сердце. Как могла его дочка влюбиться в единственного мужчину, совершенно ей недоступного? А всё его вина: слишком много времени проводила Оана наедине с тем, в кого не влюбиться невозможно. И лютня, и стихи, и наряды, и правила этикета, и танцы эти их…

— Оанушка, как же