относительно ужасов явленного мира, но прозрение это было не падением из предшествовавшего ему сверхсознательного состояния, а развитием вверх из подсознательной погруженности. Сама подсознательная погруженность уже есть падение: она уже существует в явленном мире голода, боли, конечности и смертности (просто не осознает в полной степени эти мучительные факты). Сходным образом рациональное эго, вовсе не являясь пиком онтологического отчуждения, в действительности в процессе развития находится на полпути к сверхсознательному пробуждению. (Эго на самом деле не является низшим адом; оно просто ощущается как таковой, – это аналогично обморожению, при котором затронутая им часть тела не болит, пока в нее не начнет возвращаться тепло.)

Но сторонники романтизма, правильно поняв, что Дух лежит за пределами исключительной рациональности и что рациональное эго стоит вне недвойственного духовного сознания (и даже противостоит ему), далее совершили классическое возвеличивающее ДНЗ: они посчитали, что доисторическая дрема в раю представляла собой первичную цельность, из которой человечество выпало и в которую оно должно вернуться, чтобы положить начало надрациональному раю. И данное глубоко регрессивное воззрение на потенциалы развития человека легло в основу всех прекрасно известных ограничений, можно даже сказать – ужасов, романтизма: от навязчивой одержимости собой и своими чувствами (сопровождающейся регрессией от мироцентризма к социоцентризму и эгоцентризму) до импульсивной безнравственности (сопровождающейся регрессией от постконвенционального сострадания к конвенциональной заботе и доконвенциональным влечениям). Все это объявлялось чем-то находящимся «за пределами рассудка», тогда как в большинстве случаев речь шла о том, что попросту было ниже его.

Все это стало мне очевидно, когда я реконструировал собственные ошибки. И все это разрешилось при помощи концепции заблуждения «до/над» (или «пред/пост»). Сама идея первоначально была представлена в «Проекте Атман», который был первой крупной работой, возвестившей идеи фазы 2. Она была детально проработана в очерке «До/над-заблуждение», включенном в настоящее издание.

Состояние младенца

В течение почти двадцати лет с момента публикации «Проекта Атман» в отношении до/над-заблуждения регулярно отпускались два типа критических замечаний. Низводящие редукционисты атаковали данную концепцию за то, что она в принципе допускает существование надрациональных и надличностных состояний (они все еще изо всех сил стараются низвести все «над»-состояния до ранга бурных прорывов инфантильной и дорациональной глупости). А возвеличивающие элевационисты с негодованием нападают на нее за то, что она утверждает, что младенцы и дети (а также первобытный человек) исключительно дорациональны и не имеют доступа к какого-либо рода духовным, или надличностным, состояниям. Оба типа нападок совершенно предсказуемы из логики самой концепции ДНЗ, если она как таковая верна; и все же стоит отметить, что обе стороны в своих презентациях преувеличивают жесткость моих взглядов, которые на самом деле гораздо мягче.

Во-первых, что касается редукционистов, я не считаю, что все или хотя бы большинство этих состояний, в отношении которых утверждается, будто они надличностны или духовны, в действительности являются таковыми. Способность человека к самообману слишком велика, чтобы принимать все подобные заявления за чистую монету. Крайне критичное, временами скептическое и, порою, даже полемическое отношение – вот что должно нас постоянно сопровождать на пути к истине любого рода. Похоже, что в духовных кругах и вправду более всего недостает здорового скептицизма, возможно по той причине, что его путают с отсутствием веры. Хотя данную позицию и можно понять, она, конечно же, ошибочна. Тем не менее, противостоя редукционистам, я – опираясь на колоссальный объем данных из различных культур – отказываюсь отрицать и отвергать все надличностные, надрациональные и мистические состояния, так, словно они являются исключительно раздражающими прорывами инфантильных и первобытных фантазий.

С элевационистами же я могу в некоторой степени согласиться, что различные типы духовных или надличностных состояний доступны младенцам (и первобытным людям); мною это никогда не отрицалось. Сначала я затрону вопрос младенцев, а затем – ранних стадий эволюции человека.

В частности, у младенцев я вижу два основных типа доступа к духовным измерениям. Первый я назвал «остаточным сиянием славы»^[2]; оно относится к любому более глубокому психическому (или душевному) сознаванию, которое индивидуум приносит в эту жизнь и которое, следовательно, в некотором смысле имеется с самого зачатия, продолжая быть доступным в дальнейшем (неважно, как вы решите это сформулировать – как реинкарнацию или же как некие глубинные потенциалы, с самого начала доступные человеку). Хазрат Инайят Хан, пожалуй, лучше всего выразился по этому поводу: «Плач младенца нередко служит выражением его томления по ангельскому раю [через который он прошел на пути к земному рождению; тибетцы называют данное промежуточное состояние „бардо перерождения“]; улыбки младенца повествуют о его воспоминаниях о рае и высших сферах». Заметьте, что эти потенциалы не есть часть инфантильной, или младенческой, стадии как таковой: это задержавшиеся отпечатки других, более высоких, сфер. (И, следовательно, то, что воссоздается при просветлении, это не структура младенчества как таковая, а реальные высшие сферы! Романтический идеал младенческого самоощущения как первозданного рая, стало быть, остается глубоко ошибочным.)

Во-вторых, младенец имеет доступ еще и к тому, что я описываю как три основных состояния сознания: грубое (бодрствование), тонкое (сновидение и более глубокое психическое) и причинное (глубокий сон, чистый Свидетель, изначальное Я). Ранняя самость, или самость младенца (пренатальная, перинатальная, неонатальная стадии, а также стадии младенчества и раннего детства), может многообразно испытывать все эти духовные состояния по одной простой причине, что она проходит через цикл бодрствования, сновидения и глубокого сна. Но ведь то же самое касается и взрослых! Иными словами, состояние младенца в этом смысле не имеет доступа к некоей духовности, которая, дескать, в дальнейшем утрачивается взрослым или перестает быть ему доступным. (Подобный крайний вариант романтизма, повторюсь, совершенно неуместен.)

Итак, имеет ли самость младенца доступ к какого-либо рода «духовному сознаванию», которое в действительности утрачивается в