Привычная жизнь никогда не казалась до такой степени неправильной. Хотя, о какой привычной жизни может идти речь, когда, просыпаясь по четыре раза за ночь, ты не можешь понять, почему в постели один; не можешь сжать пальцы чужой руки, теплой во время сна и холодной большую часть остального времени…
Потом вспоминаешь — это твоя жизнь, детка, ты встал на привычную колею… и в состоянии сомнамбулы куришь очередную последнюю сигарету.
На поставку разумом очевидных и болезненных мыслей наложено эмбарго. А в голове в унисон с пульсом бьется только лишь слабая, близкая к безразличию надежда пережить это сумасшествие, именуемое любовью.
«Нет смысла, Блэкстоун. Нет смысла в таких отношениях. Это тупик!»
Ни к чему было Алфи гробить свою жизнь рядом с психом. Его жизнь открывала куда более заманчивые перспективы, нежели роль эмоционального аркана.
«А потому-то я всё еще здесь», — мрачно подумал Винс, нащупывая в кармане сигареты и пытаясь выбрать между вероломным закуриванием кабинета и тихим перекуром в окне, под дождевой водичкой.
«Позлить Пейдж, или же предаться пафосу?»
Спустя несколько секунд он понял, что тупо разглядывает настойчиво звонящий телефон. Потом, закатив глаза, взял-таки трубку.
— Блэкстоун.
— Да? А я думал — Том Круз, — послышался в трубке ядовитый голос Сэма.
— Сэм.
«Вот, блядь, и мамочка…»
— Верно, Блэки! Рад, что ты еще помнишь мой нежный, страстный голос!
— Какой, прости, голос? — вяло переспросил Винс, не имея даже особого желания язвить.
— По сценарию сейчас ты уничтожаешь меня своим сарказмом, разве нет? Впрочем, в свете последних событий мы сценарий несколько изменим. Так что бросай свое позорное дело и езжай домой. Я скоро к тебе приеду. И будет у нас долгий, нудный разговор — как у отца с сыном, так сказать.
— Эм…
— Живо! — рявкнул Верджер и отключился.
«Сопротивление бесполезно», — пожав плечами, Винс вышел из кабинета, закрывая его под прицелом опасливых взглядов. Сотрудники уже поняли, что Блэкстоун в глобально плохом настроении и старались не контактировать с ним без особой надобности.
Двадцать минут спустя он уже сидел в гостиной, меланхолично пуская дым в потолок. Сэм появился почти сразу же после него и теперь стоял в паре футов от дивана, скрестив руки на груди и сердито взирая на него сверху вниз.
— Итак, какого хрена ты перестал принимать лекарства?
— А смысл в них? — не отрывая взгляда от штукатурки, отозвался Винс. — Разницы никакой — что с тримипрамином, что без него.
— Да это ты так думаешь, идиот несчастный! — в последний раз Сэм так орал на него лет этак пять-семь назад.
— Таблетки не сделают меня нормальным, Сэм. Диссоциативные расстройства не лечатся.
— У тебя бы нервная система выдерживала, если бы ты принимал хоть через раз! Придурок… — тяжело вздохнув, Верджер зарылся пальцами в волосы, пытаясь их пригладить. — Виктор сказал, что ты снова взял у него рецепт на тримипрамин. Сейчас принимаешь?
— Сейчас принимаю…
— Хоть какой-то здравый смысл появляется в твоих поступках, какое счастье! Тогда спокойно воспримешь последствия своей безалаберности.
— Не читай мне лекций о том, как тебе тяжело пришлось в процессе общения с полицией Сан-Франциско.
— О чём ты, Винс? — картинно удивился Сэм. — Я же ничего не знал о твоих фокусах! Только о двойном убийстве, которое пытались повесить на моего племянника, небезызвестного тебе Альфреда О’Нила
— Что?! — Винс выпрямился, туша сигарету в пепельнице и нервно сцепляя руки в замок. — Что с ним?
— Боже ты мой, сколько экспрессии… Неужто белобрысый шкет с монструозным характером и пальцами пианиста — единственное, что тебя сейчас волнует?
— Верджер, не буди во мне всё, что в теории можно разбудить, — свистящим шепотом попросил Блэкстоун. Сэм мгновенно растерял весь боевой настрой и опустился рядом с ним, осторожно приобняв за плечи.
— А вот этого не надо. Нормально всё с твоим мелким. Хотя, когда я его нашел, парень был в ужасном психическом и физическом состоянии. С трудом удалось запихнуть эту упертую мелочь в диспансер.
— В диспансер? Зачем?
— Насколько я помню ту кучу умных и страшных слов, у него пониженная толерантность и что-то там еще. Наркотики вызвали сильную интоксикацию организма, дело шло к осложнениям. Полежал две недельки под капельницей и вышел, не переживай.
— Да какого хрена там произошло?
— Помнишь Викторио, парня из борделя?
Винсент дернул головой в знак согласия.
— Найден мертвым в своей квартире. На месте происшествия были обнаружены предсмертная записка и капсулы с препаратом барбитурной группы, имеющим фабричное название «секонал».
— И что? Как самоубийство этого придурка связано с… Форестером?
— Всё та же следователь Хаммонд заподозрила Альфреда в убийстве то ли Форестера, то ли Руиса, то ли вообще обоих, — Сэм усмехнулся. — Отдам должное: девчонка хорошо делала свою работу. Только вот копала не в том месте. Если бы не я, то пошел бы пацан в колонию бодрым шагом.
— Ты же сказал «самоубийство»… — у Винса словно бы онемели губы, он с трудом выдавил из себя предложение.
— Да уж. Графологи подтвердили совпадение почерка, рецепт на секонал у Руиса имелся. Сам бы не поверил, если бы лично от Алфи не узнал, что это он отравил своего поклонничка и подделал записку…
— Да это же полный бред! — уверенно заявил Блэкстоун. — Алфи не смог бы… да зачем ему это?!
— …подделал записку, в которой от имени Викторио признается в убийстве Форестера на почве ревности. Задницу твою он спасти хотел, вот зачем! И это притом, что ты бросил парня одного, в ужасном состоянии, и сидишь в своем дурацком офисе, притворяясь комнатным растением на желтом подоконнике психушки!
— Вот идиот-то… — дрожащими пальцами Винсент вытащил из пачки очередную сигарету, которую, впрочем, тут же отобрал Сэм. — Я даже не ожидал от него такой глупости! Я же верил в его гребаное благоразумие!
— Ну а что тебе не нравится? Он, можно сказать, гений — так искусно подделать чужой почерк, подмешать снотворного… а уж своими намеками провести следователя по