картинке.

— Мы… выбрались? — прошептал он, вопросительно глядя на меня.

Я пожал плечами.

— Думаю, это финишная черта. Если хочешь, давай я первым это проверю.

* * *

В маленькой комнате горел тусклый свет ночника.

На стене — огромный плакат Джибо, инопланетного сверхгероя. Под ним, на полочке, стояла пластмассовая модель его корабля. Между моей кроватью и Джибо чуть больше метра, и в это пространство с трудом вписывался стол со всяким хламом и синее кресло-маятник, которым я очень гордился.

С ума сойти, неужели моя комната и вправду была такой убогой?

Из кухни донесся знакомый вскрик. Он приглушенный, потому что побои мать всегда терпела, зажав себе рот рукой, чтобы случайно меня не разбудить.

Как будто я мог спать, когда этот ублюдок долбил ее головой о кухонный поли-автомат.

Из леса я шагнул прямиком в свое прошлое. Не самое приятное путешествие, если очень честно.

Я вышел из комнаты и подошел к кухне. Сквозь стеклянную дверь виднелись размытые силуэты отца и матери. Она сидела на полу. Он опустил стул, которым только что бил ее, сел и начал набивать свою вонючую трубку.

От кухни до туалета по прямой бежал длинный коридор, и сейчас я отчетливо увидел, что там горит свет, а дверь слегка приоткрыта.

Я подошел к туалету и толкнул дверь ногой. Точно — мой папаша лежал там, перепачкав всю отделку красным дерьмом, текшим в его жилах вместо крови.

Я был щуплым тринадцатилетним пацаном, так что уложить его в прямом столкновении не мог и мечтать. Но пацан нашел способ. По пьяной лавочке отец никогда не закрывал в туалет дверь и не включал там свет, так что оголенных проводов в толчке он просто не заметил.

Отключив электричество, я подошел к нему, взял за волосы и еще пару раз приложил об новомодный железный порожек.

Наверное, по сценарию здесь полагалось рвать на себе волосы от сожаления, что этот выродок неудачно помочился? Усмехнувшись, я направился к входной двери.

Открыв дверь, я оказался во дворе воспитательного училища архангела Михаила — моей тюрьмы, где мне пришлось провести пять очень долгих лет. С тех пор я ненавидел церковь и армию.

Полная луна щедро изливала прохладный свет на квадратное серое здание училища, всехристианскую часовню и мини-кладбище старого образца. Полагаю, его здесь держали в качестве декоративного элемента или опосредованного способа пробуждать в испорченных душах сложные мыслительные процессы.

Меня никогда не волновали его свето-тени, все эти драные стены с заполненными и еще пустующими нишами для праха, даже в ночную вахту. Но сейчас кладбище казалось наполненным какой-то странной жизнью. Нечто пряталось там, в обрывках тумана, следило за мной, выпивало силы и становилось все сильней. Я почти чувствовал, как его ледяные щупальца проползают мне в грудь и сворачиваются там клубком, мешая нормально дышать.

Невольно я попятился, и тут из темноты вышла маленькая женская фигурка.

— Карина?

Если я вообще кого-то в своей жизни любил, кроме матери — так это ее, девушку с россыпью рыжих волос, пахнущих корицей и свежими булочками. Ее семья принадлежала к ортодоксам, отвергающим временную стерилизацию девочек, использование клонированных органов и генную инженерию. Может быть, поэтому она была такой особенной, настоящей? Когда мы расстались, ей еще не исполнилось семнадцати, а я перевалил за двадцать. Мне тогда казалось, что так будет лучше для нее. Потому что у меня ни впереди, ни позади ничего хорошего не имелось, а она заслуживала только хорошее.

— Привет, — сказала она и улыбнулась. Нелепое серое платье висело мешком на ее тоненьких плечиках.

Карина вдруг стала задирать подол платья, и я схватил ее за руку.

— Ты что делаешь?

— Хочу познакомить тебя с сыном!

В ее распоротом животе копошилось что-то омерзительное и живое.

Ком подкатил к моему горлу, и меня стошнило прямо ей на ноги.

— Ничего-ничего, — подбадривала она, ковыряясь в своем хлюпающем и копошащемся животе.

— Карина, прекрати!

— Смотри, это его ручка… Правда, хорошенькая! Ты только посмотри, какие пальчики! Весь в папу! Помнишь, я тебе всегда говорила, что у тебя красивые пальцы? А вот и ножка… Ой нет, это вторая ручка, — игриво хихикнула она, пихая мне шевелящиеся осклизлые кусочки.

У меня в глазах потемнело. Я все понял. Схватившись трясущимися руками за край ее платья, я медленно сполз вниз и обхватил ее колени.

— Прости меня… Прости… Я заставил тебя сделать тот аборт, но я думал, что так будет лучше!

— Тебе не нравится наш мальчик? Он такой, потому что его вытаскивали из меня по кускам. Я слишком долго не решалась. Был уже довольно большой срок, препаратами обойтись не получилось… И отец настоял… Это же такой позор для всей семьи…

— Замолчи, пожалуйста!

— Его вынули из меня, а он все равно во мне остался… И шевелился по ночам… Не давал спать. Совсем не давал спать, маленький хулиган! Но я его перехитрила!

Она тихонько засмеялась, взяла меня за руку и потащила за собой.

— Пойдем, я покажу тебе!

Следующий шаг перенес меня в совершенно пустую комнату. Полумрак. Серые стены. И тоненькое, как будто переломанное по суставам маленькое тело, раскачивающееся в дверном проеме.

От боли в груди хотелось скорчиться, взвыть или раздолбить лбом холодный мрамор пола. Я сполз по стене, хватая ртом воздух, как вынутая из воды рыба.

Если бы я только знал…

Я бы никогда не отпустил тебя, Карина! Никогда и никуда! И тогда в моей жизни был бы смысл. Я хотел защитить — и убил… Его, тебя. И себя.

— А ты, однако, крутой парень! — рассмеялся кто-то очень знакомый, и из сумерек вышел Филя.

— И какого хрена тебе здесь надо?

— Мне в соседней комнате показали, как умирала моя сестра. Я думал, что бессердечней меня сволочи нет. Ан нет, вот он ты, вуаля!

— Рад за тебя.

Я даже не мог злиться на Фильку. Его слова не цепляли меня. Мне было все равно, что он там себе решил или что он думает. Я смотрел на Карину, и мне хотелось умереть.

Пол подо мной закачался, поплыл — и я провалился в другую комнату.

Здесь было светло, тепло и пахло едой. Запах был вкусным, но меня моментально вывернуло наизнанку.

— Испортил прекрасный старинный ковер, — проговорил приятный низкий голос, и надо мной склонился пожилой мужчина в шелковом кимоно.

Я плохо соображал. Мужчина заботливо помог мне подняться и сесть в уютное кресло у камина.

Хрусталь. Золото. Красный бархат. Богатство и пошлость просто запредельные.

Человек в кимоно налил вино в бокал и протянул его мне.

Я уставился на мужчину, а тот невозмутимо ковырялся какой-то