назад.
Я держался недалеко от берега — так больше чувствуется скорость. Валуны на берегу мелькали мимо, как семечки.
Наташа сидела на передней скамье. Она сложила на коленях руки и смотрела вперед.
Не знаю, о чем она думала в эту минуту, но, уж наверное, не о том, что я не могу жить без варенья.
А главный фокус был впереди. Выйдя из бухты, мы понеслись прямо на гряду. Издали она казалась маленькой черной полоской, но полоска эта на глазах вырастала и поднималась над водой. Вот она распалась на отдельные камни. Камушки были приличные, некоторые — побольше палатки. Наташа повернулась ко мне. — Там камни! — крикнула она. Я показал на свои уши: — Не слышу! До гряды оставалось метров двести. — Камни, Витя, камни! Я помотал головой и показал на мотор: ничего, мол, не слышно. До гряды оставалось метров сто. Наташа схватилась руками за борта. — С ума сошел! — закричала она. До гряды оставалось метров пятьдесят. И тут я плавно и круто вывернул мотор. Лодка заскользила, сильно накренившись на борт. За кормой потянулась пенистая дуга волны. Мы промчались мимо камней, и почти сразу наша волна стала их накрывать. А через секунду лодка снова шла ровно, как по струнке, и гряда начала быстро уменьшаться. Наташа снова обернулась ко мне. Я засмеялся. Она покачала головой, точь-в-точь как моя мама, и улыбнулась, но как-то не очень весело. Я сбавил газ до среднего, чтобы можно было разговаривать. — Еще хочешь? — Нет, пока хватит, — сказала Наташа. — У вас все так ездят? — Можно и почище, — сказал я. — Сегодня не так интересно, волны нет. Ты приходи, когда волна будет. Вот тогда… Что будет на волне, я рассказать не успел, потому что мы уже подходили к лагерю. Я взглянул на берег и сразу сбавил обороты до самых малых. На берегу рядом с Батоном стояли Иван Сергеевич и Леха. Подошел я по высшему классу: перевел на холостые, потом дал задний ход и остановился точно у кола. Но спасти это меня уже не могло. — Спасибо, — сказала Наташа. — Мне домой пора. Иван Сергеевич молча смотрел на нас. Лицо у него было не зверское, но и не очень радостное. — Как покатались? — спросил он Наташу. — Ой, здорово! — сказала Наташа. — Никогда даже не думала… — Ты Желудева? — спросил Иван Сергеевич. — Желудева Наташа. — На мать очень похожа, — сказал Иван Сергеевич. — Ну, как тебе понравился рулевой? — Какой рулевой? — А вот этот, — Иван Сергеевич показал на меня. — Хороший мальчик, — серьезно сказала Наташа. Я чуть не взвыл. Я взял лодку без разрешения! Меня могут попереть из лагеря, хотя теперь я совсем уже не хотел уходить! Но ей этого мало! Я еще для нее — мальчик! Наташа попрощалась со всеми и ушла. — Что ж, Мурашов, — сказал Иван Сергеевич, глядя Наташе вслед, — в определенном смысле я тебя понимаю… За спиной Ивана Сергеевича Батон таращил глаза, дергал себя за волосы, строил плаксивые рожи — показывал мне, что я должен рыдать и просить прощения. Вообще-то я мог бы и попросить. Чужие лодки, да еще моторные, без спросу брать не положено. За это от любого в поселке я получил бы по шее, да еще дома мать меня бы сто лет пилила. Но я был уверен, что просить бесполезно, особенно если Иван Сергеевич видел мои фокусы у гряды. — …Но только в определенном, — сказал Иван Сергеевич. — Ты знаешь, что лодка не трактор — на тормоза не нажмешь. «Знаю, — подумал я, — все я знаю. Знаю даже, что сейчас вы меня напополам словами распилите, а потом выгоните из клуба. Выгоняйте уж лучше сразу». Но Иван Сергеевич больше ничего не сказал. Он повернулся и ушел с берега. — Ну, накатался? — сказал Леха. — Рулевой! Фига ты, а не рулевой. Ты соображаешь, что такое гряда?! Ведь ты убить мог девчонку! Я молчал. Спорить тут было не о чем — подводных камней у гряды хватает. — Ты соображаешь, что у тебя в руках двадцать пять лошадей?! И опять все было правильно, и сказать нечего. — Был бы я не вожатый, дал бы тебе сейчас раза два, чтобы на всю жизнь запомнил. — И так запомнил, — буркнул я. — До завтра, — сказал Леха. — А завтра опять начнешь. Это у тебя характер такой, Мурашов, — против всех идти. Всех не победишь, Мурашов. — Алексей Степанович, — сказал Батон подлым таким голосом, — вы его простите, он больше не будет. — В том-то и дело, что будет. — Леха повернулся ко мне. — Ну? — Не буду, — сказал я. — К мотору не прикасаться! — Не прикоснусь. Только меня все равно Иван Сергеевич выгонит. — Он-то не выгонит, — сказал Леха, — для этого теперь штаб имеется. Вот поставить тебя перед ребятами… Ты же у нас победитель всех. Вот тебе про все и вспомнят. — Не надо, — сказал я. — Лучше сразу выгоняйте. — Ладно, — сказал Леха, — пока воздержимся. Только учти: чуть что — я против тебя первый проголосую. А что это за девчонку ты катал? Симпатичная девчонка. Твоя, что ли? Батон захихикал. Рукой до Батона мне было не дотянуться, но ногой я все-таки его достал, и он замолк. — Почему это моя?! — ответил я. — Ничья она. Государственная.
А главный фокус был впереди. Выйдя из бухты, мы понеслись прямо на гряду. Издали она казалась маленькой черной полоской, но полоска эта на глазах вырастала и поднималась над водой. Вот она распалась на отдельные камни. Камушки были приличные, некоторые — побольше палатки. Наташа повернулась ко мне. — Там камни! — крикнула она. Я показал на свои уши: — Не слышу! До гряды оставалось метров двести. — Камни, Витя, камни! Я помотал головой и показал на мотор: ничего, мол, не слышно. До гряды оставалось метров сто. Наташа схватилась руками за борта. — С ума сошел! — закричала она. До гряды оставалось метров пятьдесят. И тут я плавно и круто вывернул мотор. Лодка заскользила, сильно накренившись на борт. За кормой потянулась пенистая дуга волны. Мы промчались мимо камней, и почти сразу наша волна стала их накрывать. А через секунду лодка снова шла ровно, как по струнке, и гряда начала быстро уменьшаться. Наташа снова обернулась ко мне. Я засмеялся. Она покачала головой, точь-в-точь как моя мама, и улыбнулась, но как-то не очень весело. Я сбавил газ до среднего, чтобы можно было разговаривать. — Еще хочешь? — Нет, пока хватит, — сказала Наташа. — У вас все так ездят? — Можно и почище, — сказал я. — Сегодня не так интересно, волны нет. Ты приходи, когда волна будет. Вот тогда… Что будет на волне, я рассказать не успел, потому что мы уже подходили к лагерю. Я взглянул на берег и сразу сбавил обороты до самых малых. На берегу рядом с Батоном стояли Иван Сергеевич и Леха. Подошел я по высшему классу: перевел на холостые, потом дал задний ход и остановился точно у кола. Но спасти это меня уже не могло. — Спасибо, — сказала Наташа. — Мне домой пора. Иван Сергеевич молча смотрел на нас. Лицо у него было не зверское, но и не очень радостное. — Как покатались? — спросил он Наташу. — Ой, здорово! — сказала Наташа. — Никогда даже не думала… — Ты Желудева? — спросил Иван Сергеевич. — Желудева Наташа. — На мать очень похожа, — сказал Иван Сергеевич. — Ну, как тебе понравился рулевой? — Какой рулевой? — А вот этот, — Иван Сергеевич показал на меня. — Хороший мальчик, — серьезно сказала Наташа. Я чуть не взвыл. Я взял лодку без разрешения! Меня могут попереть из лагеря, хотя теперь я совсем уже не хотел уходить! Но ей этого мало! Я еще для нее — мальчик! Наташа попрощалась со всеми и ушла. — Что ж, Мурашов, — сказал Иван Сергеевич, глядя Наташе вслед, — в определенном смысле я тебя понимаю… За спиной Ивана Сергеевича Батон таращил глаза, дергал себя за волосы, строил плаксивые рожи — показывал мне, что я должен рыдать и просить прощения. Вообще-то я мог бы и попросить. Чужие лодки, да еще моторные, без спросу брать не положено. За это от любого в поселке я получил бы по шее, да еще дома мать меня бы сто лет пилила. Но я был уверен, что просить бесполезно, особенно если Иван Сергеевич видел мои фокусы у гряды. — …Но только в определенном, — сказал Иван Сергеевич. — Ты знаешь, что лодка не трактор — на тормоза не нажмешь. «Знаю, — подумал я, — все я знаю. Знаю даже, что сейчас вы меня напополам словами распилите, а потом выгоните из клуба. Выгоняйте уж лучше сразу». Но Иван Сергеевич больше ничего не сказал. Он повернулся и ушел с берега. — Ну, накатался? — сказал Леха. — Рулевой! Фига ты, а не рулевой. Ты соображаешь, что такое гряда?! Ведь ты убить мог девчонку! Я молчал. Спорить тут было не о чем — подводных камней у гряды хватает. — Ты соображаешь, что у тебя в руках двадцать пять лошадей?! И опять все было правильно, и сказать нечего. — Был бы я не вожатый, дал бы тебе сейчас раза два, чтобы на всю жизнь запомнил. — И так запомнил, — буркнул я. — До завтра, — сказал Леха. — А завтра опять начнешь. Это у тебя характер такой, Мурашов, — против всех идти. Всех не победишь, Мурашов. — Алексей Степанович, — сказал Батон подлым таким голосом, — вы его простите, он больше не будет. — В том-то и дело, что будет. — Леха повернулся ко мне. — Ну? — Не буду, — сказал я. — К мотору не прикасаться! — Не прикоснусь. Только меня все равно Иван Сергеевич выгонит. — Он-то не выгонит, — сказал Леха, — для этого теперь штаб имеется. Вот поставить тебя перед ребятами… Ты же у нас победитель всех. Вот тебе про все и вспомнят. — Не надо, — сказал я. — Лучше сразу выгоняйте. — Ладно, — сказал Леха, — пока воздержимся. Только учти: чуть что — я против тебя первый проголосую. А что это за девчонку ты катал? Симпатичная девчонка. Твоя, что ли? Батон захихикал. Рукой до Батона мне было не дотянуться, но ногой я все-таки его достал, и он замолк. — Почему это моя?! — ответил я. — Ничья она. Государственная.