Игорь Фарбаржевич ГУБЕРНСКИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ

1

Случилось это в одном из российских городов, имя которого раскрывать не хочу. И не потому, что являюсь патриотом таинственного города, а просто из тех соображений, что история эта могла произойти в России где угодно.

Итак… Жил в небольшом имении один отставной интендант. Уж как ни выслуживался он с младых лет в казармах, как ни старался, а выше капитана, увы, не допрыгнул.

Капитала особого сколотить не сумел, жениться — не женился. Так и жил один-одинешенек с несколькими слугами да с десятками тремя крепостных крестьян. Потому и считался среди соседей-помещиков человеком бедным, и неуважаемым, хотя неглупым. Никто его к себе в гости не звал, а сам он и рад бы кого пригласить — да денег на закуску не хватало. Только с помещиком Стошниловым изредка виделись, да и то, если тот сам в гости пожалует.

Ел, что Бог пошлет: на завтрак — молоко с сухарями, в обед — костлявую утку с мочеными яблоками, а перед сном позволял себе иногда чарки две-три винца пропустить да поблагодарить Господа за то, что живет себе на свете тихо, что смерти на войне избежал, что ни к кому не в претензии, а уж коли и забыли его — то, может, оно и к лучшему: подальше от людских речей, склок да темных дел. И только в сновидениях нередко видел он себя могучим да знатным, в окружении больших чинов и первых красавиц целой губернии. Все ему улыбались и кланялись, кланялись… После таких снов он в течение нескольких дней ходил надутым и важным.

Да, чуть не забыл, звали его Викентий Гаврилович Передрягин.

Как все военные в отставке, любил он охоту и часто выезжал на старом рысаке, с которым еще в Отечественную гнал французов.

Случилось ему как-то раз с помещиком Стошниловым на кабана идти. Снарядились ранним утром, взяли с собой слуг и, пока солнце еще высоко не встало, отправились в лесную чащу. Там поделились они на четыре группы и разошлись.

Передрягин пошел один: за долгие годы он настолько отвык от людей, что рад был лишний раз побыть в одиночестве. Затаился в кустах — и стал прислушиваться.

Лишь только пичуга на ветку сядет, или ветер листья на землю сдует он тут же ружье вскинет и оглянется: не кабан ли?.. Так прошел в ожидании час — другой. Вдруг раздались вдалеке голоса егерей, беспорядочные выстрелы, и слышит капитан: кто-то сквозь кусты продирается. Оглянулся Передрягин — батюшки-светы! — вместо кабана — матерый волк прямо на него несется. А егеря все ближе, а выстрелы все чаще. Остановился зверь, глянул в глаза капитану, да так умоляюще, что тот невольно опустил ружье и застыл на месте. А волк — шасть вбок — и пропал! Выбежали к Передрягину охотники, тяжело дышат, глазами сверкают.

— Не пробегал ли, — спрашивает Стошнилов, — волк поблизости?

— Нет, — отвечал Передрягин, — ни волка, — ни кабана не приметил.

Огорчились охотники, пошныряли в лесу до обеда, и уже ближе к вечеру кабана все же накрыли. На том охота и кончилась. А спустя несколько дней случилось вот что…

2

Теплым августовским вечером, ближе к десяти часам, когда солнце уже склонялось на покой, по дороге, ведущей в его имение, появилась карета. Викентий Гаврилович сидел как раз в тот момент на веранде и допивал вторую чарку сливовой настойки.

Эта была старинная повозка, в коих ездили лет этак триста назад. В уходящих лучах солнца сверкали будто золотом колесные спицы, крыша и двери. Вот уже стал слышен скрип колес да топот четверки вороных коней, вот карета с разбегу въехала на близкий мосток и благополучно миновала его, и вот теперь на всех парах неслась прямо к воротам Богом забытого имения.

Викентий Гаврилович не успел даже вскочить со стула, как карета уже стояла у деревянных колонн.

Теперь он имел возможность совсем близко рассмотреть ее. Она была темно-вишневого цвета, вся лакированная, а спицы, крыша и двери были и вправду из чистого золота. За оконным стеклом висела зеленая занавеска, из-за парчовых складок которой проглядывал важный мужской профиль.

С облучка спрыгнул на землю слуга-возница и почтительно распахнул дверцу кареты. Из нее вышел бородатый мужчина, одетый, несмотря на жаркий летний вечер, в богатую волчью шубу. Он издали пронзительно глянул прямо в глаза капитану Передрягину. Тот даже вздрогнул.

Незнакомец подошел к высокому крыльцу и, не всходя на ступеньки, свысока кивнул стоящему наверху хозяину.

— Разрешите переночевать в вашем доме, — сказал он капитану.

Передрягин растерялся, ибо уже лет десять никто у него не останавливался.

— Всего одну ночь, Викентий Гаврилович, — уточнил чернобородый. — Я думаю, что не потесню вас. А вот отблагодарю — достойно.

Передрягин растерялся вконец:

— Простите, сударь… мы разве знакомы?.. — неуверенно спросил он.

— Как сказать… — усмехнулся тот.

— А у меня такое чувство, — сказал встревоженный капитан, — что мы уже где-то с вами встречались…

— Конечно встречались! — подтвердил Незнакомец. — Да вот познакомиться недосуг было. Так что разрешите представиться, — и незваный гость поклонился: — Вольнор. — Он взглянул на растерянное лицо Передрягина и добавил с усмешкой: — У меня нет ни отчества, ни фамилии. Одно лишь имя: Вольнор.

— Очень приятно… — пробормотал капитан. — Чего же мы тогда стоим? и суетливо пригласил Незнакомца в дом.

Взяв с сундука в прихожей зажженный канделябр, Передрягин вошел с Вольнором в гостиную и поставил свечи на стол. Осмотрелись они оба: гость — как и подобает гостю, а Передрягин со смущением (гостиной явно не пользовались с зимы — ведь какая надобность в гостиной без гостей?).

— Разрешите присесть? — спросил Вольнор, явно беря инициативу в свои руки.

— Да уж извольте-с… — пробормотал хозяин.

— Отужинали? — поинтересовался гость, пытливо глядя в глаза капитана. Сердце Передрягина заколотилось, а голос задрожал: он так боялся обнаружить перед кем-либо свою нищету.

— Э-э-э… Совсем недавно, — пробормотал он. — А повар… уже спит… Вот каналья!.. Хотя, если вы голодны, то я разбужу… Правда, совсем не знаю какие запасы на кухне… Меня другие дела интересуют… Военное искусство, например… Или философия… — вконец сконфузился капитан.

— Ерунда! — расхохотался Вольнор. — Это я спросил к тому, чтобы пригласить вас поужинать со мной. — И он щелкнул пальцами, сверкнув при этом драгоценными перстнями.

Не успел Передрягин и глазом моргнуть, как на огромном обеденном столе, словно на скатерти-самобранке, появились такие блюда и закуски, которых бедный капитан и сроду-то не видывал, несмотря на большой опыт интенданта, а уж