Калинин Виталий О СУЩНОСТИ МАГИИ (Опыт сравнительного исследования)

Хорошо известно, какую роль в фантастическом литературном произведении играет фантастическое допущение. Собственно говоря, фантастическое допущение определяет его жанр. Если изобретается машина времени, то это научная фантастика, если атомная бомба впервые создается в России — это альтернативная история, а если наш мир существует лишь в воображении каждому ясно, что это, скорее всего, пресловутый «турбореализм».

В настоящем эссе речь пойдет фантастическом допущении, согласно которому персонажи могут совершать чудеса, творить волшебство и т. п., и которое для краткости будем называть магией.

Вообще говоря, возможность путешествия во времени и нуль-транспортировки, существование миров со странными свойствами, драконов и других мифических животных — тоже сказочно и волшебно, но к предмету нашего исследования не относится. Наша задача — рассмотреть не фантастические свойства универсума, используемые фантастом, а непосредственную способность его персонажей творить чудеса. Можно сказать, что в сказочном мире волшебное подобно золотоносной россыпи, а магия личная, которой владеешь — не самородок даже, а выкованное золотое кольцо. Сущность волшебного в нем видна наиболее четко.

Можно с некоторыми оговорками сказать, что чудесное — магия в широком смысле — суть фантастики, и понять потребность в чуде, значит, отчасти понять любовь к фантастике, столь хорошо нам знакомую.

Настоящее исследование не претендует на полноту. Мы ограничимся рассмотрением лишь нескольких, наиболее существенных аспектов проблемы магии в фантастической литературе.

Итак, магия. Может показаться, что магия при всем ее внешнем разнообразии и множестве вариантов «технической реализации» в общем-то едина. В самом деле, все эти ковры-самолеты, волшебные палочки, огненные шары, перемещения в пространстве и превращения в отвратительных жаб — не одно ли и тоже: совершение того, что считается (здесь и сейчас) принципиально невозможным? И разве фантасты и сказочники самых разных, если не противоположных направлений используют подчас одни и те же магические средства? Вот один пример. Владислав Крапивин, «Гуси, гуси, га-га-га». «Витька по-турецки сел на табурет — русоголовый, синеглазый йог. Со значительным видом поднял мизинец. Тут же над пальцем возник тускло-желтый огонек. Еще две секунды и огонек превратился в светящийся шарик размером с теннисный мяч.» Узнаете? Это классический файербол. И его тактико-технические характеристики, как выясняется в дальнейшем, не многим уступают таковым у фаейрболов, скажем, Перумова.

Значит, магия в принципе всюду одинакова? Конечно же нет, просто различие лежит в другой области. Отношение к магии героев — вот та гиперплоскость, разделяющая пространство магии на два подпространства.

Все герои магию получают. Но нужна ли им эта магия, испытывали они в ней необходимость? Представьте себе, некоторые — нет. Магия сваливается многим как снег на голову.

Как вводится такое фантастическое допущение в ткань художественного произведения? Наиболее распространенный способ — посредством персонажа или артефакта, являющегося носителем требуемых свойств в силу фольклорнолитературных традиций. Посредством извлечения из бутылки старика Хоттабыча или посредством подбрасывания волшебных спичек. Сидел Емеля на печи, и вдруг поймал щуку.

Легко видеть, что и магия, полученная таким способом, будет магией опосредованной. Не герой творит чудеса, а то, что случайно попало ему в руки. Основные свойства такой магии — статичность и функциональность. В самом деле, магия — такой же атрибут джина, как чалма и борода. Бороду можно сбрить и отрастить, магию можно обрести и утратить — и только. Какой-либо существенной эволюции магических способностей не наблюдается. И в ней нет необходимости, поскольку здесь важна не сущность магии, а факт ее существования. Магия такого рода подобна «черному ящику»: на вход подается желание, на выходе — зачастую неожиданный результат его исполнения. Природа подобного эффекта остается за кадром. Как и положено «черным ящикам», разновидности магии взаимозаменяемы. Можно же себе представить носителем магии в повести Л. Лагина не престарелого джина, а робота или инопланетянина, удлиняющего футбольные ворота, скажем, «искривителем пространства».

Для этой магии в первую очередь важен ее результат, который и обыгрывается в литературном произведении. Существование магии принимается как данность, рассматриваются же все следствия из ее существования. Предметом обсуждения является правомерность использования магии, а также ее опасность, парадоксальность, комичность, и, конечно, нравственно-этические аспекты ее применения. По такому принципу, когда важен не маг, а его посох, построено подавляющее большинство фантастических произведений — от «Ученика чародея» до «Цветика-семицветика» — носящих сказочный характер. Здесь, как правило, присутствует назидательно-морализаторский компонент, присущий сказке и басне.

Магия здесь является инструментом, позволяющим выявить сущность человека, испытанием, выдерживая которое, герои раскрывают свой внутренний мир.

Теперь перейдем другой магии, «магии изнутри» — та, что дается в становлении и познается в овладении. Волшебство «от возникающего к существующему» как основная идея произведения и свершение чуда, знаменующее рождение мага как закономерный финал — вот дальнейший предмет нашего рассмотрения.

Но сперва нужно немного поговорить о таком интересном явлении, как потребность в чуде.

«Всю жизнь меня сопровождала тоска. Это, впрочем, зависело от периодов жизни, иногда она достигала большей остроты и напряженности, иногда ослаблялась. Нужно делать различие между тоской и страхом, и скукой. Тоска направлена к высшему миру и сопровождается чувством пустоты, ничтожества, тленности этого мира. Тоска обращена к трансцендентному, вместе с тем она означает неслиянность с трансцендентным, бездну между мной и трансцендентным. Тоска по трансцендентному, по иному, чем этот мир, по переходящему за границы этого мира. Это есть до последней остроты доведенный конфликт между моей жизнью в этом мире и трансцендентным». (Н. А. Бердяев. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения).

«…Несколько лет Фродо был совершенно счастлив и совершенно не заботился о будущем. Но год от года где-то в глубине души хозяина Засумок росло сожаление о неких упущенных возможностях. Временами, особенно осенью, он начинал грустить о каких-то