========== 1. ==========

Женя никогда не думал, что на свободе будет сложнее, чем в колонии. Три года семь месяцев отсидки, вымоленное, долгожданное освобождение по восьмидесятой статье. А пойти некуда. Никто не ждет.

Женя за месяц до освобождения, как только подал документы в суд, написал заявление на отращивание волос. Начальник отряда разрешил. Тогда же у него началась гонка – так на жаргоне называли состояние страха и эйфории перед освобождением, когда не можешь ни спать толком, ни есть, становишься похожим на призрак, тень самого себя.

Суд постановил, что Евгения Александровича Николаева можно освободить: нарушений режима за ним не числилось, процессуальные издержки погашены, а плюс ко всему он заслужил поощрение в штабе, где работал уборщиком.

Когда Женя освобождался, ему даже надеть было нечего. До ужаса не хотелось уходить на свободу в тюремной черной робе. Если в гражданской одежде у него и был шанс остаться неузнанным, то в робе от него люди точно будут шарахаться. Хорошо хоть, на КПП* вошли в положение и выдали кое-что из одежды: спортивные штаны, кеды, футболку. Одежда слишком легкая для конца весны на Северном Урале, но лучше так, чем роба.

Восемьсот рублей на билет до Екатеринбурга.

Уезжать пришлось с местного вокзала: обшарпанное пустое здание с железными сиденьями у стен. Единственное достоинство вокзала – крыша над головой. Можно спрятаться от дождя и ветра. Хотя нет, есть еще одно: отсюда можно уехать. И подальше.

Правда, посидеть внутри вокзала Жене не пришлось. В день освобождения он из колонии вышел не один. Еще четверо счастливчиков, даже более удачливых, чем он, потому что денег у них оказалось больше – то ли прислал кто-то из близких, то ли заработали, трудоустроившись официально. Факт в том, что они начали пить, едва добрались до ближайшего магазина. И к вечеру, когда должен был подойти поезд, набрались основательно. Женя держался подальше, ждал на перроне, хоть и было холодно, а по временам начинал накрапывать холодный, противный майский дождь.

В вагоне их досматривала полиция. На Женю почти и не обратили внимания, да что он – тихий, трезвый, усталый. Завалился спать, едва устроился на своем месте. Общий вагон – это вам даже не плацкарт, здесь не устроиться с удобствами. Зато тем товарищам, что напились, основательно не повезло – бухло у них изъяли, и каждого вывели в тамбур для серьезного разговора.

Женя сложил руки на груди, стараясь собрать тепло. Место ему досталось у окна, а рядом села дородная тетка с баулами. В другое время Женю бы передернуло от такого соседства, но теперь он был даже благодарен судьбе за эту пышущую жаром, одетую во что-то мягкое и шерстяное тетеньку. Женя незаметно отодвинулся от окна и притулился под плечом у тетки, делая вид, что он во сне сменил позу. Было хорошо. Хоть бы она ехала до Ёбурга**.

Только вот снова не повезло: разморенный сном и теплом Женя проснулся посреди ночи, потому что источник тепла исчез. Они стояли в Серове. Место тетки занял тощий мужик в кожанке, и Женя разочарованно откинул голову назад, на спинку сиденья. Только бы не заболеть. Городок, где ему пришлось отбывать срок наказания, находился на самом севере области. Тепла там отродясь не водилось, зато зимой морозы стояли такие, что кости трещали. Заболеть в этом царстве холода – раз плюнуть. Женя все время удивлялся, как он до сих пор не подхватил пневмонию или, еще того хуже, туберкулез. Заразных там полно, условия для болезни отменные.

В Ёбурге было ощутимо теплее. В первые мгновения на перроне Женя просто потерялся: куда идти? Что делать? Он не решался подойти к людям и спросить их – слишком свежи еще были воспоминания об унижениях и лишениях, перенесенных в исправительной колонии. Да что спросить, даже посмотреть в глаза людям было трудно. Вот некоторые могли, те, кто в колонии был на положении мужика. А такому опущеннику и петуху, как Женя, людям в глаза смотреть стыдно.

Потоптавшись рядом с вагоном несколько минут, Женя решился пойти за толпой вниз, в переход. Эта толпа вынесла его в здание вокзала, оттуда – на привокзальную площадь. Женя давно не был в Ёбурге. Хорошо хоть, сердобольная медсестра баба Клава объяснила, как добраться до центра социальной службы. Там ему обещали выделить койко-место в общежитии и подыскать работу. На это все Женя очень рассчитывал: если работу он не найдет, ему придется вернуться в колонию, отбывать срок до конца. Таково условие восьмидесятой статьи: тебя отпускают раньше положенного, ты работаешь и отстегиваешь государству кровно заработанные деревянные.

Все зависело от того, как быстро он найдет работу. Ему бы только найти, а там Женя все сделает, лишь бы удержаться. Он прекрасно помнил, как вернулся со свободы их бывший дневальный на отряде: работу не нашел и все. Загремел обратно.

Женя дошел до остановки, дождался троллейбуса и поехал в центр. При нем всего-то и было, что файлик с документами и несколько бумажных десяток. Он смотрел в окно троллейбуса, все еще не чувствуя себя свободным. Трудно было осознать, что больше не нужно опускать глаза в пол, складывать руки за спиной и здороваться с каждым встречным-поперечным гражданским человеком. Следить, как бы случайно не задеть кого-нибудь.

В старом обшарпанном здании социальной службы, окруженном куцыми елочками, с пустыми, похожими на больничные, коридорами, Женю встретила плотная кураторша с ярко-красными губами.

– Николаев Евгений Александрович, двенадцатого мая тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения.

Кураторша махнула ему рукой, чтобы тот сел. Порылась в стопке с папками, достала его личное дело. Женя прочел на бейджике, висевшем у нее на груди: «Механошина Ольга Владимировна».

– Так, так… сто пятьдесят восьмая***? – Она вскинула на него голубые глаза. – Что украл?

Женя потупил глаза.

– Ноутбуки. Приятель подбил…

– Да-да, все время у вас приятели. А вы ни в чем не виноваты, – брезгливо обобщила Ольга Владимировна, поджимая густо накрашенные губы.

– Я виноват, – ответил Женя. – Я не отрицаю.

Ольга Владимировна еще раз вскинула на него недоверчивый взгляд и углубилась в чтение его личного дела. Женя поначалу робел, но потом принялся исподтишка рассматривать кабинет. Ничего особенного: беленые