пенёк и стал тихонько посвистывать.

Зверь сначала остановился и замер, а потом стал ко мне подкрадываться. Он думал, что я его не вижу, а верхушки малиновых кустов шевелятся и его выдают. Потом из куста высунулся чёрный нос и два глаза. Ну, тут я его сразу узнал — это медвежонок.

Тогда я щепкой стал поскрипывать о пенёк, и нос у медвежонка всё вытягивался, вытягивался, как будто его тянули из куста за нос.

Наконец весь вылез и стал меня обнюхивать. Обнюхал, облизал ботинок, нашёл пуговицу и стал её сосать.

И тут я услышал, как в малиннике сучья трещат. Это медведица ищет медвежонка.

Хотел встать, а медвежонок в пуговицу зубами вцепился, рычит и не пускает.

Вдруг медведица услышит, как он рычит, подумает, что его обижают, и прибежит. А у меня даже ружья нет!

Я скорее пуговицу оторвал и отдал медвежонку, а сам бегом: медведице разве объяснишь, что я только поиграть с ним хотел.

СОБОЛЬ

Это было в глухой тайге. Людей там редко встретишь — одни звери.

Мы шли по звериной тропе: я и старик Мендуме.

К вечеру привела нас тропа на таёжное озеро. Со всех сторон к воде подступают зелёные кедры, и вода в озере зелёная.

Подует ветер — кедры закачаются, зашумят, и кажется, что озеро тоже заволновалось.

Развели мы на берегу большой костёр, напились чаю, собаку привязали к сухому кедру, а сами задремали у огня.

Спал я недолго.

Ещё с вечера собака смотрела на верхушку кедра и ворчала, а ночью стала громко лаять.

Я проснулся. Мендуме тоже не спал.

— Медведь? — спросил я у него.

— Нет!

— Лось?

— Нет, — сказал Мендуме, — это соболь!

Он по лаю узнал, кого почуяла собака.

Мы так и не заснули до утра.

На рассвете соболь вылез из дупла, и Мендуме убил его.

Шкурка соболя была чёрная и мягкая. Мендуме гладил её рукой и рассказывал, как живёт соболь, какие цены бывают на шкурки.

Но я уже всё забыл, а помню только соболиные глаза, зелёные и глубокие, как таёжное озеро, на берегу которого жил соболь.

ЕЩЁ НЕ ОСЕНЬ

Солнце светило ещё ярко, но звери уже готовились к зиме. Кедровки, тяжело взмахивая крыльями, летели в горы. На зиму они запасали кедровые орешки в трещинах среди камней и зарывали в землю.

Бурундуки набивали орешки за обе щеки и тащили в норки.

Часто далеко от лесов, в горах, я встречал зелёные кедры. Сперва я не понимал, откуда они: ветер не мог занести орешки так высоко. А потом догадался. Это кедровка забывала про свои запасы, вот они и проросли.

Бурундуки молча сидели на верхушках ёлок и грелись на солнце. Высоко в синем небе кувыркались вороны. Скоро зима, но солнце ещё греет, и вороны кричат по-весеннему нежно.

СЕНОСТАВКИ

В горах завяли травы. Листики брусники покраснели, листики иван-чая пожелтели, а горная куропатка сделалась снежно-белой.

Я шёл по каменной осыпи. Вокруг одни камни. Ни одной травинки. И слышно, как под камнями гремит ручеёк. Я подумал: здесь только один ручеёк может жить — больше никто.

Тут увидел я маленький стожок сена. Кто-то старательно сложил его на зиму, травинка к травинке, корешок к корешку. Потом ещё такой стожок, и на краю осыпи сразу три. И от каждого дорожка утоптана вниз на луга. Смотрю: зверёк величиной с крысу бежит по дорожке. Во рту у него клочок сухой травы. Добежал зверёк до стожка, сложил сено и скорей обратно, вниз, за другим пучком.

В этот день я насчитал много стогов сена. Для меня-то они были крошечные, ногой можно столкнуть, а для зверьков этих — настоящие. Они все вместе запасали сено на зиму.

Они очень спешили, и не зря. К вечеру налетел холодный ветер и пошёл дождь. Стожки были хорошо сложены, капли дождя скатывались с травинок и совсем не намочили сухое сено.

Мендуме рассказал, что зовут этих зверьков сеноставки. Летом грызут они травы на горных лугах. Когда трава высохнет, тащат её к своим норкам и делают стога. Олени часто раскапывают из-под снега сено и едят его. Тогда сеноставки до весны не доживают.

— Все ли стога уже готовы? — спросил Мендуме.

Я сказал, что видел только целые.

— Скоро осень, — сказал Мендуме.

СЛЕД ОЛЕНЯ

За одну ночь вершины гор стали белыми от снега.

На солнце заполыхали красные костры среди зелёных кедров. Это лиственницу опалило морозом. Иголки на ветвях покраснели и теперь будут так гореть до самой зимы. С каждым днём огонь осени всё больше разгорался в горах.

Осень спускалась в долину. Появились красные осенние травы на болотах. Зажелтели кое-где листочки, и на озере по ночам кричали дикие гуси.

Мендуме ушёл из чума на три дня и вернулся с чёрной собакой Туком. Теперь в чуме нас было трое. Тук лежал у костра и, высунув язык, смотрел, как Мендуме чистит своё ружьё золой. По чуму хлестал дождь. Мендуме чистил ружьё и прислушивался, как кричат бурундуки в кедрах.

Бурундук: «Тубук-тубук-тубук!» Дождь: кап-кап-кап! Бурундуки кричат плохая погода будет!

Утром было тихо. Дождь кончился, бурундуки замолчали.

Мендуме надел на ноги кожаные носки — ичиги, и мы пошли искать оленя. Тук лаял где-то впереди. Мендуме останавливался и молча слушал.

— Белка! — говорил Мендуме, и мы шли дальше.

Он по лаю узнавал, кого почуял Тук.

К вечеру мы вышли на болото. На землю падали снежинки. Закричала кедровка, и вдруг громко залаял Тук. Мендуме снял ружьё и стал тихо красться. Потом он остановился, нагнулся и стал что-то рассматривать. Я подошёл к нему. Он показал мне пальцем на землю. Во мху был след оленя. Он на наших глазах наполнялся болотной водой. Мы позвали Тука назад и пошли по следу.

Олень уходил в горы, и Мендуме часто останавливался, брал щепотку земли из свежего следа и мял её в пальцах. Земля плохо крошилась, она была ещё сырая, — значит, олень близко.

Мендуме шёл впереди. Вдруг он остановился у можжевеловых кустов, повесил ружьё за спину и махнул рукой.

— А олень? — спросил я.

Мендуме показал на след. Я увидел рядом с большими следами маленькие копытца оленёнка. Олениха оставила оленёнка в можжевельнике и теперь уводила с собой.

Мендуме закурил трубку и сказал, что никогда не убивает олениху с оленёнком. Он засмеялся и показал на снежные горы. Я посмотрел туда и увидел на белом снегу два коричневых пятнышка — побольше и поменьше. Это была олениха с оленёнком. Они шли через горы в долину. Оленёнок проваливался в снег и отставал, а мать поджидала его.

Солнце садилось, и два диких оленя шли в розовых снегах.

ПИНАГОР

1

На берегу Белого моря стоит маленькая рыбачья избушка. От солёного ветра и жаркого солнца