и сообщить дату выхода в рейс.
Если задул противный ветер и рейс затянулся — это вина капитана. Если заштормило и повредило рангоут — это вина капитана. Если что-то случилось с экипажем, грузом и самим судном — это всегда вина капитана. Всё, что мог теперь сделать Макферсон — только напрягать и прессовать матросов и офицеров. Он делал то, что было необходимо.
Уже начинался летний муссон, небо прояснилось и начал задувать противный ветер. Чтобы пройти благополучно и без задержки, необходимо было выйти из реки и пересечь Бенгальский залив до того, как муссон задует всерьез.
В течение недели случались порывы ветра, приносившие с дельты Ганга тучи мелкой красноватой пыли. При этом приходилось закрывать трюма брезентом, чтобы предотвратить попадание в трюма пыли и не намочить груз, поскольку такие порывы всегда сопровождались дождем. Это были не муссонные дожди, а летние шквалистые ливни. Дождь превращал скопившуюся на палубе пыль в грязь красного цвета, которая стекала по шпигатам, оставляя ржавые потеки на черном борту барка. Капитан Макферсон, стоя на квартердеке в штормовом плаще, проклинал небеса.
Когда же дождь прекращался, он посылал матросов шкрябать последствия, ругая экипаж и небеса, которые сплотились в противодействии лично ему. Ночью, в своей каюте, он успокаивал себя личным запасом джина, ища утешения в выпивке, но и утром было не лучше.
Перед окончанием погрузки капитан вызвал Билли Абрамса. Мальчишка осторожно постучал в двери штурманской рубки.
— Господин капитан? — осмотрев рубку, сказал. — Вызывали, сэр?
— Да, Билли, входи.
Мальчик вздрогнул, задержался, но всё же переступил через комингс.
Капитан обозрел свысока дрожащего мальчонка.
— Мне нравятся моряки, которые подчиняются приказам и знают, что можно говорить и что нельзя. Ты явно из этих моряков.
Капитан сделал паузу и посмотрел прямо в глаза юнги. Парень стоял, трясясь, не зная, что сказать.
— Да, сэр, — пискнул он.
— Ты достаточно проплавал вторым классом. Здесь в порту стоит «Клан МакГраф», которому нужен матрос первого класса. Собирай шмутки и направляйся туда. Они стоят ниже нас по течению. Капитан Грин ожидает тебя.
Макферсон передвинул бумаги юнцу, смотрящему широко открытыми глазами.
— Расчет и бумаги. Теперь убирайся.
— Так точно, да, сэр, — ответил юнец, почти бегом выходя из рубки.
Капитан усмехнулся. Почему бы и не предоставить пацану лучшую работу. Он следовал приказам, не то, что проклятый плотник, который получил то, что заслужил.
Трюма наполнены, бимсы установлены, люки задраены как следует. Утром в день отплытия команда собралась у кормового шпиля для подъема кормового якоря. Затем перешли на бак и весело запели в лад со щелкающим стоппером шпиля:
Будем песни реветь, моряки Альбиона,
Будем песни реветь над солёной волной…
Капитан Макферсон про себя подпевал им:
Чтобы выпустил чёрт на глубины канала,
Чтобы Силли надолго пропал за кормой.[11]
Ну, наконец-то они покидают этот проклятый порт. Теперь бы еще справиться с муссоном…
--- * * * ---
Приняв канат с буксирного судна «Донтлесс» и закрепив якорь на кат-балке, барк начал длинный путь вниз по могучей реке. Во время буксировки команда занялась подготовкой парусов к постановке с тем, чтобы быть готовыми к первому дуновению благоприятного бриза. Матросы-ласкары заменили дезертировавших членов экипажа, в числе которых, как все думали, был и судовой плотник. Всё, что капитан удосужился сказать по этому поводу, было короткое — Скатертью дорога! Прибыл лоцманский катер, и речной лоцман с помощником и слугой поднялись по шторм-трапу на палубу «Королевы Шарлоты». До Бенгальского залива была добрая сотня миль по одной из самых опасных рек в мире. Рыжеватый лоцман лет сорока имел вид серьезного и спокойного человека. Одежда его соответствовала принятой здесь для лиц его круга — белая накрахмаленная рубашка, шелковый галстук, легкий полотняный костюм. Его слуга нес зонтик, защищая своего господина от палящего солнца. С самого первого момента прибытия на судно лоцман принялся пространно комментировать речную обстановку: про течения на фарватере, глубины на барах, которые промеряли на текущей неделе, и так далее, и тому подобное. Капитан Макферсон стоял рядом с ним, наблюдая, как течение воды кофейно-коричневого цвета бурно напирало на ограждающие фарватер буи, стремясь сорвать их и увлечь за собой. Он не обращал внимания на болтовню лоцмана, да и вообще не очень-то жаловал их. Выскочки и щеголи по большей части. А непомерные лоцманские сборы, которых не избежать, увы… Три сотни рупий за проводку… Черт с ним, пусть болтает, пока ведет нас по извилистому фарватеру до пересечения бара в устье реки. Еще один напыщенный лоцман. Или Понтий Пилат? Капитан улыбнулся своей собственной шутке[12]. Лоцман объявил, что они подошли к участку реки под названием Гарден-Рич. Здесь Хугли превратилась в оживленную артерию со множеством дымящих приземистых пароходов, влекомых буксирами четырехмачтовых барков и других парусных судов, преодолевавших бурное течение с размеренным и величественным достоинством. При расхождении встречные суда приспускали флаги в знак приветствия. На корме «Королевы Шарлотты» второй помощник стоял на сигнальном фале, приспуская флаг в подобающий момент. Постепенно пейзаж вокруг менялся. Повсюду роились арабские доу и туземные суденышки, минареты Калькутты уступили место зеленеющим рисовым полям с вкраплениями рощ финиковых пальм или зарослей бамбука. Макферсон праздно смотрел на топляки, которыми изобиловала река за пределами фарватера. Из воды торчали ветви деревьев, куски бревен и камней, за которыми обтекавшая их вода оставляла свой след. На топляках скапливался всякий мусор, смываемый вниз течением — обрывки одежки, растения, сучья, остатки разбитых лодок и прочие отходы. Внезапно Макферсон узрел что-то среди топляков. Очертания были смутно видны на фоне бликов солнца и испарений, но капитан узнал его. Это было тело Стружки, зацепившееся за топляк, с вытянутой в сторону убийцы рукой. Макферсон, побелев, крепко схватился за релинг квартердека, вполголоса произнес: — Прочь, ублюдок. Прочь от меня! Лоцман повернулся к нему: — Вы что-то сказали, капитан? — Нет, ничего, — резко ответил Макферсон, не отрывая глаз от фигуры на реке. По мере продвижения вниз по реке то, что чудилось телом, оказалось обломком дерева с одной обломанной ветвью, напоминающей протянутую руку. Макферсон отвернулся с отвращением и одновременно с облегчением. Так они дошли до отмелей
--- * * * ---
Приняв канат с буксирного судна «Донтлесс» и закрепив якорь на кат-балке, барк начал длинный путь вниз по могучей реке. Во время буксировки команда занялась подготовкой парусов к постановке с тем, чтобы быть готовыми к первому дуновению благоприятного бриза. Матросы-ласкары заменили дезертировавших членов экипажа, в числе которых, как все думали, был и судовой плотник. Всё, что капитан удосужился сказать по этому поводу, было короткое — Скатертью дорога! Прибыл лоцманский катер, и речной лоцман с помощником и слугой поднялись по шторм-трапу на палубу «Королевы Шарлоты». До Бенгальского залива была добрая сотня миль по одной из самых опасных рек в мире. Рыжеватый лоцман лет сорока имел вид серьезного и спокойного человека. Одежда его соответствовала принятой здесь для лиц его круга — белая накрахмаленная рубашка, шелковый галстук, легкий полотняный костюм. Его слуга нес зонтик, защищая своего господина от палящего солнца. С самого первого момента прибытия на судно лоцман принялся пространно комментировать речную обстановку: про течения на фарватере, глубины на барах, которые промеряли на текущей неделе, и так далее, и тому подобное. Капитан Макферсон стоял рядом с ним, наблюдая, как течение воды кофейно-коричневого цвета бурно напирало на ограждающие фарватер буи, стремясь сорвать их и увлечь за собой. Он не обращал внимания на болтовню лоцмана, да и вообще не очень-то жаловал их. Выскочки и щеголи по большей части. А непомерные лоцманские сборы, которых не избежать, увы… Три сотни рупий за проводку… Черт с ним, пусть болтает, пока ведет нас по извилистому фарватеру до пересечения бара в устье реки. Еще один напыщенный лоцман. Или Понтий Пилат? Капитан улыбнулся своей собственной шутке[12]. Лоцман объявил, что они подошли к участку реки под названием Гарден-Рич. Здесь Хугли превратилась в оживленную артерию со множеством дымящих приземистых пароходов, влекомых буксирами четырехмачтовых барков и других парусных судов, преодолевавших бурное течение с размеренным и величественным достоинством. При расхождении встречные суда приспускали флаги в знак приветствия. На корме «Королевы Шарлотты» второй помощник стоял на сигнальном фале, приспуская флаг в подобающий момент. Постепенно пейзаж вокруг менялся. Повсюду роились арабские доу и туземные суденышки, минареты Калькутты уступили место зеленеющим рисовым полям с вкраплениями рощ финиковых пальм или зарослей бамбука. Макферсон праздно смотрел на топляки, которыми изобиловала река за пределами фарватера. Из воды торчали ветви деревьев, куски бревен и камней, за которыми обтекавшая их вода оставляла свой след. На топляках скапливался всякий мусор, смываемый вниз течением — обрывки одежки, растения, сучья, остатки разбитых лодок и прочие отходы. Внезапно Макферсон узрел что-то среди топляков. Очертания были смутно видны на фоне бликов солнца и испарений, но капитан узнал его. Это было тело Стружки, зацепившееся за топляк, с вытянутой в сторону убийцы рукой. Макферсон, побелев, крепко схватился за релинг квартердека, вполголоса произнес: — Прочь, ублюдок. Прочь от меня! Лоцман повернулся к нему: — Вы что-то сказали, капитан? — Нет, ничего, — резко ответил Макферсон, не отрывая глаз от фигуры на реке. По мере продвижения вниз по реке то, что чудилось телом, оказалось обломком дерева с одной обломанной ветвью, напоминающей протянутую руку. Макферсон отвернулся с отвращением и одновременно с облегчением. Так они дошли до отмелей