гардеробов не имею.

— Вернем. Не бойся.

Николай Спиридонов шел в клуб от попа в рясе и спрынцовке. Публика дивилась, а бабы подперев рукой щеку, плевались.

* * *

Спектакль сошел на ять. Хлопали без конца, вызывали актеров без счету.

Товарищ «УРС» в местном органе напечатал хвалебную рецензию, причем упомянул и о рясе попа-героя.

— «Тов. Спиридонов, игравший роль „попа Ивана“, был выше похвал… Ряса пришлась по фигуре так, как будто была на него сшита по заказу духовным портным. Моментами хотелось подойти к нему и позвать на панихиду. Очень заразительно смеялась игуменья Марфа, чего совсем нельзя сказать о декорации второго акта»…

Три дня все клубники ходили по городишку, задрав носы кверху и презирая все остальное человечество.

И решили поставить «Попа Ивана» еще раз.

И снова забарабанили в калитку попа Гаврилы. Отец опять пил чай, но на стук вышел немедленно. Увидев комсомольцев, сделал ехидную гримасу и встал на крыльцо во весь рост.

— Здрассте!

— Здрассте!.. Ну?

— Насчет рясы.

— Пять.

— Жирно будет. Она и новая-то пяти не стоит.

— Купите. Посмотрю, как купите.

— Да для одного-то разу?

— Пять нешто можно? Эксплоатация!..

— А это вам собака?

Отец вытащил из кармана «Красное Знамя» и щелкнул пальцем по обведенной синим карандашем рецензии тов. «УРСА».

— Видали! Чего там!

— Видеть мало, соображать надо. После сицей рецензии оную рясу может взять для сценического представления даже Московский Государственный Художественный Театр для американских и иных заграничных местностей, идеже ныне гастролирует. Да-с..

— Много пять! — упорно сказал Николай Спиридонов. — Художественный и сто дать может, он государственный, а мы на хозрасчете…

— Эксплоатация предметом первой необходимости, — подтвердил самый ученый из делегации Степан Спичкин.

— Ну, тогда четыре, — согласился поп Гаврила.

Немного подумали, заплатили деньги и взяли рясу.

Когда Николай Спиридонов шел по городу в этом подряснике, уже смотрели с почтением и комментировали:

— Замечательный актер будет. Мейерхольду очков тридцать даст, если тот захочет. А рясу носит, словно в ней родился.

* * *

После спектакля пили чай. Актеры и артистки, замученные овациями, качаньем и игрой, сидели в трепете и цыганском поту.

Пил чай в сторонке и гроза всего артистического мира города тов. «УРС», похожий на испанского гранда: с острой бородкой и в пенснэ.

Он уже писал что-то в блокноте и ехидно щурился. Артисты искоса посматривали в его сторону и, не будь все сплошь безбожниками, наверное, читали бы «Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его»…

Не спали всю ночь. Не спали и другую.

— Что-то там он напишет… Пес ведь.

Ни свет, ни заря сошлись все около газетчикова киоска и стали ждать. Пришла газета. Купили семь номеров и впились в рецензию.

— Хорошо! вздохнули все разом. — Вот так пишет! И все правильно… Молодчинище.

«УРС» отдал всем должное. Кого обругал, кого похвалил и дал совет:

«Надо еще несколько раз поставить эту прекрасную, действительно революционную вещь»…

И два раза упомянул о рясе.

«Ряса, в которой играл тов. Спиридонов, достойна всякой похвалы. Не иначе, что в ней ходил раньше глава живой церкви епископ Антонин».

Через три дня в. Комсомол заявился собственной персоной пои Гаврила и забарабанил в дверь клуба. Высунулось несколько лохматых фигур и прыснули.

— Здрассте!

— Здрассте!

— По какому случаю?

Поп Гаврила положил на стул узел в черном платке, развязал его и кратко молвил:

— Ряса!

— Али в деньгах нужда? Еще не подсчитывали. Ничего не выйдет.

— Без денег. Жертвую.

Отец свертывал платок аккуратно и прятал его в карман.

— Даром?

— Даром.

Молчанье длилось ровно три минуты. Затем поп Гаврила объяснился:

— Оба раза присутствовал на представлении, где принимало деятельное участие сие одеяние, мне принадлежащее. Исходя из собственных соображений, а равно руководствуясь аттенцией товарища «УРСА», знаменитого местного писателя, нахожу, что могу обойтись и одной люстриновой, а оную жертвую вам. Сице. А за сим мое почтение. И будьте любезны: на представление билетиком не обессудьте. Прощевайте.

— На весь сезон пришлем. Вот так спасибо.

Все расскрыли рты и почему-то замерли. А отец надел соломенную шляпу по самые уши и вышел.

* * *

В тот вечер чай пили с пирожным и даже распили в тестером одну бутылку пива:

— За здоровье долгогривого попа Гаврилы и рясы его!..

Первый блин

I

Член драмкружка Полдевятов лежал в помещении команды, лежал с вдохновенным лицом и упивался своим могуществом. Более смелые или совсем отпетые деловито, по-журавлиному, подходили к герою дня и искусственно-равнодушно, но трепещущим фальцетом задавали вопрос:

— А что, товарищ Полдевятов, можно, примерно, ежели, будучи, вроде как пригладить захвоста, как вон, даве говорили, будто, насчет крупы недовес?..

— Я подумаю… — отвечал деловито Полдевятов: — вы думаете, мне что завхоз! Тоже!.. Тьфу! У меня инструкция. Главное быт. А на завхоза я с полным презрением, безо всякой видимости.

— Болтают, будто вам, тов. Полдевятов, мандат собственноручный выдан, али занапрасну ляскают?

Полдевятов небрежно цедил сквозь зубы, еле сдерживая распиравшие его чувства.

— Нам без мандата нельзя. Примерно — шеф. Проистекает, скажем, парад. На параде — народный губисполком, командующий военным округом и я. Почему я?.. А вот извольте — мандат. И больше ничего. Нам без мандата нельзя ни одной минутки.

Он комиссарственно-величаво — доставал запкнижку и выбрасывал из нее мандат, выданный газетой, «Краснопропадинская Правда» рабкору т. Полдевятову за солидной печатью редакции и тремя подписями, из коих одна была начертана красными чернилами,

В этот момент самые отпетые храбрецы начинали по-заячьи трепетать, отчего мандат/в их руках ходил ходуном, молча отдавали его обратно и, преисполненные благоговения, отходили, давая доступ к рабкору другим паломникам.

II

Ужинать Полдевятов не пошел. Его распирали самые фантастические грезы, наполеоновские волшебные замыслы и практические грезы. Было совсем не до супа, в коем неуверенно плавало 2–3 таракана, и совсем не до каши, которая бесспорно была много хуже той, что подавалась при посещении шефом и исполкомами.

Полдевятов отметил в сердце своем и суп и кашу и сверкнул во тьму каюты глазами.

— Будьте покойны, товарищ завхоз. И за кашу и за суп. Не прежнее время, чтобы тараканами шамать. Будя!..