явственно ощущал это, когда она уходила.

Я перебрался через небольшой звонкий ручей, берущий начало из заросшего пруда. Каменные ступени казались белыми на солнце, по ним сонно текла вода. Две бабочки на фоне синего неба перелетали с цветка на цветок, они увлекли меня на холм, заставили миновать поле, объятое разогретым, горячим воздухом.

Я вступил под благодатную сень деревьев, где склонившиеся ветви дубовой рощи спасали путников от жары. Здесь было так спокойно и прохладно. Мои ноги едва касались земли. Папоротник-орляк протягивал ко мне свои зеленые руки, а деревья словно источали нежность. Но я заспешил прочь, атакованный целой армией мух, которые повели партизанскую войну вокруг моей головы, пока я не продрался сквозь кусты черного рододендрона в саду, где они наконец покинули меня, унюхав, без сомнения, запах, исходивший из горшочков Ребекки с уксусом и сахаром.

Приземистый кирпичный дом с некрашеной просевшей крышей дремал на солнышке в тени больших ветвей, протянувшихся сюда из рощицы.

В столовой никого не было. Зато я слышал стрекот швейной машинки из маленького кабинета — звук, напоминавший жужжание большого насекомого, то громкий, то затихающий. Потом — перезвон четырех-пяти ключей — это кто-то трогал клавиши пианино в соседней комнате. И снова странные звуки, будто большая лягушка прыгала туда-сюда.

«Должно быть, мама вытирает пыль в гостиной», — подумал я.

Необычный звук старого пианино поразил меня. Аккорды звучали тонко и дребезжаще, как голос старой женщины. Возраст придал желтизну зубам маминого маленького пианино и сморщил его кожу.

Бедная старая рухлядь! Когда пальчики Летти скачут по клавиатуре, оно способно издавать только стоны.

Сейчас, однако, маленькое старенькое пианино вдруг разразилось викторианской мелодией. Я удивился: кто же это играет? И вспомнил почему-то маленькую женщину с вьющимися волосами. Мотив пробудил во мне старые чувства, но я не мог вспомнить черты ее лица — память подводила меня, и пока я думал, вошла Ребекка, чтобы снять скатерть со стола.

— Кто это играет, Бекки? — спросил я.

— Твоя мама, Сирил.

— Но она же не играет. Я думал, она не умеет.

— Ах, — ответила Ребекка. — Ты совсем забыл, как она раньше играла и пела для тебя. Ты тогда был совсем маленький, а у нее волосы вились и напоминали коричневый шелк. Неужели ты не помнишь, как она играла и пела, пока не появилась Летти и пока твой отец…

Ребекка осеклась на полуслове, повернулась и вышла из комнаты. Я подошел к двери и заглянул в гостиную. Мама сидела перед маленьким рассохшимся пианино. Ее пальцы порхали по клавишам, она улыбалась. В этот момент в комнату влетела Летти, обхватила руками маму за шею, поцеловала и сказала:

— О Боже, а я-то думаю, кто же это играет на пианино! О наша маленькая мама, мы даже не знали, что ты умеешь так играть!

— Ничего-то я не умею, — ответила мама, смущенно улыбаясь. — Просто захотелось вспомнить старый мотив. Я учила его, когда еще была молодой, именно на этом пианино. А теперь оно рассохлось, потрескалось…

— Поиграй еще, пожалуйста! Поиграй. Звучит так красиво. Как звон хрусталя. Играй же, дорогая, — просила Летти.

— Не-ет, — сказала мама. — От прикосновения к старым клавишам я становлюсь чересчур сентиментальной, чувствительной. Разве вам хотелось бы видеть, как я проливаю слезы по доброму старому времени!

— Старому времени! — возмутилась Летти, целуя ее снова. — Ты у нас еще очень молодая. Ты молода настолько, что можешь влюбиться. Расскажи нам об этом, мама.

— О чем, детка?

— О том времени, когда ты любила играть на пианино.

— Я играла тогда, когда мои пальцы не были такими неуклюжими, как сейчас, в мои пятьдесят лет. — В эту минуту она заметила меня. — Где ты был, Сирил, почему не обедал с нами?

— Ходил на мельницу Стрели-Милл, — сказал я.

— Ну, разумеется, — холодно отозвалась мама.

— Почему «разумеется»? — поинтересовался я.

— И, небось, ушел сразу же, как только Эмили отправилась в школу? — невинно осведомилась Летти.

— Да, — подтвердил я.

Их гнев я моментально ощутил на себе. Подавив раздражение, я сказал:

— Могли же меня пригласить пообедать.

Мама предпочла не отвечать.

— А что, у толстого Джорджа появилась девушка? — поинтересовалась Летти.

— Нет, — ответил я. — Думаю, он еще не скоро дорастет до этого. Да и где найти ему подходящую половину в этом мире?

— Не знаю, что хорошего ты нашел в этой семейке, все время только там и пропадаешь, — сухо заметила мама.

— Ну, не сердись ма, — попросил я. — Ты же знаешь, они мне нравятся.

— Не они, а она тебе нравится, — саркастически заявила мама. — Что же касается его, то это еще форменный щенок неотесанный. Да и чего ожидать, когда родная мать так избаловала его. Он такой же испорченный, как и она. Хотя я полагаю, ты не оставил своих надежд окультурить его. — Мама фыркнула.

— Впрочем, он довольно симпатичный, — сказала Летти с улыбкой.

— Уж ты-то могла бы сделать из него человека, я уверен, — сказал я, иронически поклонившись ей.

— А мне это неинтересно, — парировала она с сарказмом.

Летти тряхнула головой, и ее красивые волосы, свободные от шпилек, полыхнули на солнце золотым светом.

— Какое платье мне надеть, мама? — спросила она.

— Нет, не спрашивай меня, — ответила мама.

— Думаю, лучше всего подойдет гелиотроп. Хотя на таком солнце оно может скоро выцвести, — произнесла Летти задумчиво.

Высокая, ростом почти шесть футов, она была хорошо сложена. Особенно украшали ее золотистые волосы с каштановым отливом, гармонировавшие с ясными глазами и тонкими бровями. Не портил лица и не совсем правильный нос. Зато руки ее — просто загляденье.

— Куда это ты собралась? — поинтересовался я.

Она не ответила.

— Конечно, к Темпестам! — уверенно уточнил я.

Она не ответила.

— Вот уж действительно непонятно, что ты нашла в нем, — продолжал я.

— Куда тебе! — фыркнула Летти. — Право, он ничем не хуже других. Только и всего.

После чего мы оба начали громко смеяться.

— Ладно, ты не думай, — продолжала она, покраснев, — что я все время думаю о нем. Просто хочу поиграть в теннис. Ты придешь?

— А что, если я и впрямь соглашусь? — спросил я.

— О! — она тряхнула головой. — Мы будем очень рады. Убеждена.

— Ура! — сказал я с иронией.

Она засмеялась мне, покраснела и убежала наверх по лестнице.

Полчаса спустя она просунула голову в дверь моей комнаты, чтобы попрощаться и спросить, хорошо ли она выглядит.

Она была столь очаровательной в своем новом платье и шляпке с