снаряжением на всякий случай, и ты сможешь прихватить его с собой.

— Мне нужно обратно, — повторил Тим.

— Я понимаю.

— Правда? — Он наконец повернулся к ней.

— Да.

5

Бекка, вставшая в школу, уже приняла душ и завтракала за кухонным столом чашкой хлопьев. В свои семнадцать она носила серебряную серьгу в ноздре и немытую гриву из дредов на голове. Звук открывающейся двери заставил ее вздрогнуть, — она-то была уверена, что родители еще наверху, в спальне. Но они вошли в кухню из гаража, молчаливые и угрюмые, отец закутанный, как на Северный полюс, а мама бледная и напуганная.

— Что случилось?

Никто не ответил. Она уже сама все поняла.

Поднявшись, Бекка подошла к отцу и — редкий случай — крепко его обняла. Потом прижалась головой к его плечу. Он благодарно пожал ей локоть.

— Пока еще не наверняка, — сказал отец.

— Наверняка, — возразила мама.

Когда это произошло в первый раз, Бекке было девять. Она помнила, как ехала с мамой в город, и как ее напугали мамино молчание за рулем и нервные перестроения из ряда в ряд. Она спросила, зачем понадобилось забирать ее с остановки школьного автобуса, куда они едут и что случилось. Мама, обернувшись в пробке на мосту, погладила ее по голове, но ничего не ответила. Бекка думала, что они подхватят папу на каком-нибудь перекрестке, где он будет ждать в своем бежевом плаще, с портфелем и свернутой газетой под мышкой. Вместо этого они подъехали к небольшому треугольному скверику — одинокое дерево в ограде, пара мусорных ящиков, телефонная будка и четыре-пять деревянных скамеек. Мама притормозила у обочины и включила аварийку, велев Бекке сидеть на месте. Мимо проносились такси. Перейдя дорогу, мама склонилась над скамейкой и пошевелила лежащего на ней мужчину. Бекка узнала его, только когда он поднялся и зашагал к машине.

Потом они начали подбирать его все чаще и чаще, все время в новых местах, по три, иногда четыре раза в неделю. Бекка ездила с родителями по врачам, когда в школе не было занятий, и дожидалась вместе с мамой в приемной. Заходила в кабинет, где отец лежал на металлическом столе, слушала, как родители расспрашивают докторов, однако ничегошеньки не понимала. Неразбериха, бессилие, и все друг друга перебивают. Врачи вечно старались что-то «исключить». Держа маму за руку, Бекка смотрела сквозь стеклянную перегородку, как папа уезжает в страшный тоннель аппарата МРТ. Дорога домой проходила в молчании, папа смотрел отсутствующим взглядом.

Иногда Бекка, возвращаясь из школы, обнаруживала, что дома никого и машины в гараже нет. Тогда она дотемна сидела перед телевизором, жевала бутерброды и засыпала на диване. Папа будил ее, относил в комнату и укладывал спать. Она спрашивала: «Ты болеешь?» — и он отвечал, что да. Она спрашивала: «Ты поправишься?» — и он опять отвечал, что да.

Впервые на ее памяти папа начал брать отгулы на работе. Однажды после школы Бекка услышала какой-то шум в родительской спальне. Дверь была приоткрыта, и Бекка сунула голову в щель. Мама стояла у кровати, где отец — не в костюме с галстуком, а в спортивных штанах и футболке — лежал прикованный наручниками к изголовью. Руки его напряглись, словно он висел на кольцах, а ноги будто крутили «велосипед», только невысоко и как-то дергано. Вся постель вокруг скомкалась, даже туго натянутая простыня на резинке задралась. Папино лицо морщилось от натуги, на футболке проступили пятна пота. Бекка отскочила от двери как ошпаренная и кинулась вниз.

Вскоре спустилась и мама — при виде Бекки она вздрогнула от неожиданности, словно увидев незваную гостью. Опомнившись, велела не шуметь, потому что папа спит.

— Папа принимает наркотики?

Джейн стояла у мойки, подставив кастрюлю под кран.

— Что?

— Нам в школе рассказывали про наркоманов. Ролик показывали.

— Папа болен, — сказала Джейн и выключила воду.

— Из-за наркотиков?

— Нет, родная, конечно, нет.

— Тогда из-за чего?

Джейн молча поставила кастрюлю на плиту. Потом ушла в кладовку за рисом, потом достала мясо из холодильника и, присев на корточки, стала шарить на нижних полках в поисках доски. Бекка ждала ответа, но мама застыла перед шкафчиком, придерживая дверцу рукой и не глядя на дочь. Ее вообще в последнее время не баловали вниманием. Мама постоянно сказывалась уставшей, отправляла Бекку убирать в комнате или поиграть во дворе. В доме поселилась непривычная тишина, прерываемая только боем напольных часов и отцовской физкультурой.

— А почему он в наручниках? — спросила Бекка.

Мама наконец обернулась к ней.

— Ты видела папу в наручниках?

Бекка кивнула.

— Папа не хочет выходить из дома, — объяснила Джейн, укладывая мясо на доску. — Мы оба ищем способ его удержать.

Бекке эти способы не нравились. Она слышала, как по ночам отец пыхтит, будто поднимает штангу под звяканье наручников. По дому разносились ругательства и невнятное бормотание, проникающее сквозь стены. А порой, наоборот, как ни прислушивайся, стояла одна глухая тишина. Однажды Бекка подкралась на цыпочках к двери родительской спальни и просунула голову в щель — папа лежал привязанный к кровати, уставившись в потолок. Увидев дочку в дверях, он окликнул ее, но она кинулась бежать.

— Бекка, иди сюда! — крикнул он. — Иди, поговорим.

Она со всех ног неслась по лестнице.

— Бекка! Пожалуйста!

Она не остановилась.

Все прошло так же внезапно, как и началось, и папа вернулся на работу. Через несколько месяцев воспоминание о том, как он лежал привязанный к кровати, стерлось и поблекло. Они об этом не говорили. Говорили о других вещах. Папа снова начал приходить к ней на выступления. Снова будил в школу, делал завтрак и помогал собираться. Каждый день звонил ей с работы пожелать спокойной ночи, мама спала дома и никуда не исчезала до утра. Семейный мирок вернулся в прежнюю уютную колею.

6

Хватит ли сил? Она лежала под одеялом, дыхание серебрилось туманом в лунном свете. По плечу ли ей этот крест? Немалый супружеский срок наматывался витками: виток притирки, виток вспыхнувшей страсти, виток истерик и отчуждения, потом новый виток выходов в свет и задушевных ночных бесед, напоминающих, как это здорово — поговорить с родным тебе во всех отношениях человеком. И опять тихая злость, когда он не вынесет мусор в среду. Так и тянешь этот воз. В горе и в радости, в болезни и в здравии — это лишь слова. Но как только они становятся реальностью, ты просто берешь и впрягаешься, без раздумий. А значит, готовься…

Она уже выхаживала его раз, потом другой. Примерно полтора года их семейной жизни, в общей сложности, и к концу первого рецидива