пять лет, Полли до его возвращения безусловно выйдет замуж. Потому этот его визит был для него решающим.

Но для Джона он оказался полным разочарования. «Ни малейшей ясности», — писал Джон об этом визите позже. Ему никак не удавалось высказаться, объяснить Полли, как горячо он любит ее. Полли, казалось, все время держала его на дистанции. Когда же он намекал на то, что влюблен, она не реагировала на его намеки и не позволяла ему объясниться прямо. Джон не встретил в тот раз «ни одобрения, ни отказа».

В конечном счете все это привело к тому, что Джордж Кэтлетт, отец Полли, отказал ему от дома и настоятельно порекомендовал более не пытаться увидеться с его доверью, пока он не даст ему на то разрешения. Элизабет Кэтлетт, хотя и была согласна с решением мужа, сказала, что если Джон возьмется за ум и они будут твердо уверены в будущем дочери, то она не станет препятствовать их помолвке. Но до тех пор ему нельзя будет даже писать Полли. Тогда Джон и Полли договорились о тайных встречах.

Двадцатичетырехчасовая увольнительная Джона обернулась недельным отсутствием, что было неудивительно. Удивительным было то, что со стороны капитана судна не последовало сурового наказания.

Возможно, Джон надеялся, что корабль отплывет в Вест-Индию без него. Но шторм задержал корабль в порту еще на много недель.

Ежедневно Джон думал о Полли и о мрачной перспективе пятилетней разлуки с ней.

Наконец, когда судно готовилось к отплытию из Англии, Джон ушел. Если быть точным — дезертировал. Он был не в силах расстаться с Полли на такой долгий срок. Возможно, если бы он сумел добраться до отцовского дома, то отец нашел бы какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Капитан Ньютон был человеком, способным разрешать самые трудные вопросы.

Но спустя два дня Джон, так и не успевший повидаться с отцом, был арестован в пригороде Девона. Он дезертировал, а обычным наказанием за дезертирство в военное время тогда была смерть.

И тем не менее его не приговорили к смертной казни. «Я провел два дня на гауптвахте, — вспоминал Джон позднее, — потом меня отправили на борт моего корабля. Какое-то время я провел в кандалах, затем меня раздели и публично высекли, после чего я был разжалован. Всем сослуживцам запретили давать мне хоть малейшее послабление и даже просто разговаривать со мной».

Джону казалось, что в его положении смерть была бы лучшей участью. Он всерьез задумывался о самоубийстве. «Несчастья угнетали меня с каждым днем все больше и больше». Теперь речь шла уже не о пяти годах разлуки с Полли. Теперь он был уверен в том, что никогда больше ее не увидит.

«Как вне, так и внутри себя я видел только мрак и страдание... Не могу передать, с какой горечью и отчаянием я смотрел на берега Англии. Я не отрывал от них взгляда, пока они не скрылись за горизонтом. Когда не было возможности видеть их, я с трудом сдерживал себя, чтобы не броситься в море».

Самоубийство казалось ему единственным выходом. «Это разом положило бы конец всем моим мытарствам».

Джон не знал, почему так и не покончил с собой. Позднее он размышлял: «Рука Бога удержала меня от этого».

Примерно через месяц корабль, на котором находился Джон, встретился в море с работорговым судном, направлявшимся в Африку. Капитан, как представитель военно-морского флота, потребовал у работорговца двух человек. Однако тот был согласен лишь на обмен. Услышав об этом, Джон взмолился, чтобы его обменяли. И через полчаса из военного моряка он превратился в работорговца.

Такие корабли отправлялись из Англии с грузом тканей, огнестрельного оружия и безделушек, которые на западном побережье Африки обменивались на рабов. Затем рабов отвозили в Вест-Индию для продажи на невольничьих рынках. На вырученные деньги корабль загружался сахаром и ромом для продажи в Англии.

Джон Ньютон, которому тогда еще не было и двадцати, погрузился в новые глубины порока. Он издевался над чернокожими. Приблизительно треть рабов обычно составляли женщины, и вот что пишет Джон Поллок, биограф: «Джон Ньютон пребывал во власти похоти». Сам Джон так описал тот период своей жизни: «Мне доставляло наслаждение то, что я мог теперь быть настолько развращенным, насколько мне только вздумалось бы, без каких-либо ограничений... Я не только сам погряз в грехе, но упорно совращал и других при малейшей возможности».

Джон начал склонять других матросов к неподчинению и вновь оказался в довольно шатком положении. И при встрече с каким-нибудь военным кораблем его бы, скорее всего, вновь обменяли. Такой вариант Джона совершенно не устраивал.

И Джон сошел на африканский берег. Устроился он управляющим к одному из крупных работорговцев в Сьерра-Леоне. На бумаге это сулило большие выгоды. Однако то, что Джону казалось большой удачей, привело его к новым, еще большим несчастьям.

Хозяин торгового дома жил с чернокожей женщиной. Та возненавидела белого чужака, поскольку заподозрила Джона в том, что он собирается разбогатеть за их счет. Едва только муж уезжал куда-либо, она всячески старалась навредить Джону. И когда тот заболел тропической лихорадкой, она решила, что получила наконец-то шанс навсегда избавиться от него. Его отнесли в хижину раба и надолго оставили без воды и пищи. По ночам Джон выползал наружу и ел сырые коренья, от которых ему становилось еще хуже.

Но Джон все-таки выздоровел. И когда работорговец вернулся из поездки, Джон рассказал ему о случившимся. Но тот не поверил. Напротив, он во всем обвинил самого Джона. Вскоре Джон оказался в кандалах и стал прислугой у рабов.

Сперва он попал в «плавучее рабство». Прикованный к палубе корабля, он «находился под непрерывным дождем с резкими порывами ветра в течение двадцати, тридцати и даже сорока часов, пока хозяин находился на берегу». Впоследствии он работал на лимонной плантации под наблюдением раба.

Поначалу рабы издевались над ним, потом стали жалеть. Один из домашних рабов даже раздобыл для него письменные принадлежности. Благодаря этому Джон смог написать письма отцу (фактически это был сигнал бедствия) и Полли, которую он так и не смог забыть. Раб, давший ему бумагу, вложил его письма в стопку почтовых отправлений своего хозяина.

В лучшем случае помощь могла прийти к Джону лишь через несколько месяцев. Он понимал это. Но понимал он также и то, что надежда на спасение была крайне слабой.

Но прежде чем помощь пришла из Англии, она вдруг явилась в лице работорговца, жившего по соседству. Тому показалось, что