Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов (Микола Бажан) Страница 2 - Litvek

«Там, где полегли они за волю…»

Там, где полегли они за волю,

Бураки теперь для сахзавода.

И довольно слез. Довольно боли.

Дням другим — красивая погода.

Кончено. Заметано. Ни слова.

Спите, коль усталость одолела!

…Тяпка землю раздвигает снова,

А земля с устатку посерела.

«Разминулся со мною сон…»

Разминулся со мною сон.

Время шлюх, галифе и героев…

Кто лег в сквере под сей газон

Перегноем?

Верно, думал: настанет час…

Выше, белые гречи!

Что ж! Шинелька его как раз

И на другие плечи.

Только новый хлястик пришей

И мечтай себе в мире сущем…

Эй!

В грядущем!

«Папирос кому! Папиросы!..»

Папирос кому! Папиросы!

Шлеп да ляп! по луже. Коробок в руках.

Ну а кто не вовсе босый —

Те на рысаках!

На углу, вот тут, впервые

Пролилась за волю кровь…

Запасайте, дорогие,

Хлеба и дров!

Бились, словно львы, матросы!

С ними мой отец!

А нынче — без руки…

Папирос кому! Папиросы!

Спички-сирники…

«Вновь на страницы тень ложится…»

Вновь на страницы тень ложится,

Воруя буквы у очей…

Как незаметно вечер длится,

Склонясь над головой моей!

Я обопрусь о дверь в молчанье,

А там, где город, — степь сквозит…

Печальное воспоминанье

В червленых венах кровь теснит.

Промерзлый путь… Летят тачанки…

И вот душа малым-мала!

А на снегу из чьей-то ранки

Кровь узорочье заплела.

Молчите, грезы и страницы!

Я сущей болью догорел!

…Вновь за окном дома-гробницы

И мертвый отблеск фонарей…

«Сдается, недород не за горой…»

Сдается, недород не за горой:

Земля без снега, а морозец ломит.

Бледнеет слой

На окоеме.

Вечеря тянется — скучна она!

И слов, и пищи — понемножку!

А иногда, сдается, не одна

Рука ко рту несет пустую ложку…

Старик молчит. Не хватит, что ли, слова?

А мысли… мысли все давно вразброд!

Зимою пала пегая корова,

Теперь мякину город отберет!

«Туман стеною. Загудит в лицо…»

Туман стеною. Загудит в лицо

Злой ветер и коням растреплет гривы,

И засквозит вдруг рыжее кольцо

Там, где нырнуло солнце в сумрак сивый.

Вновь моросит. Кожух дождем набряк,

В сон низко клонит отворот кожуха.

Но кони в гору не идут никак —

Тяжелая дорога так разбухла!

Слезаю с воза и одним плечом

Толкаю сзади — ну же, вороные!

Не разберешь, что по лицу течет,

Горячий пот иль капли дождевые…

Что за безлюдье! Слышу голоса…

Нет, это стонет под ногами глина…

А если впрямь она такая вся —

Влюбленная в электростолб краина?

«Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи…»

Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи,

Все усыпляя во дворе и в хате…

И кажется — додуманы твои

Все думки, и играть стихами хватит!

Ну разве что одну вписать в альбом

Без лишних слов и даты, ибо

Стиху и хутору — обоим

Пришла погибель.

«Мужик, близ леса скашивая жито…»

Мужик, близ леса скашивая жито,

Об желтый череп косу зазубрил…

Чья и за что была тут жизнь убита,

Кто, за кого тут голову сложил,

Ему едино…

Тут, на месте боя,

Родится жито тучное, а то,

Что землю сдобрил человек собою,—

Ничто…

Косарь поник над вещью дорогою,

Своей косой, что череп пощербил,

И, череп тот отбросивши ногою,

— Поразбросало вас, — проговорил.

«Нежна сухая линия плеча…»

Нежна сухая линия плеча,

Твоих локтей — по-детски острых,

А уж не раз тайком я замечал:

Глаз интерес, и страх, и слезы

Взрываются вдруг вызовом, и смех

Слетает с уст…

О девушка, ты — женщина!

«Ах, флейты голос над рекою…»

Ах, флейты голос над рекою —

И синий день, и даль, и ты!

Легко со светлою такою,

Как голос флейты над рекою,

Плыть наугад на зов мечты.

Пускай же лодку за водою

В раздолье дня, что синеват.

Неистовство — быть молодою,

Покой — плыть быстрою водою,

Безумие — жить наугад!

«Она спустилась к морю. Кто она…»

Она спустилась к морю. Кто она,

Ей все равно теперь, как этой пене.

…Да и не все ли мы — единство сна

В пустой и мимолетной перемене?

Ленивый жест — и под ноги ложится

Прозрачный венчик — брошенный платок,

И на стебле высоких стройных ног

Цветок тяжелый жарко золотится —

И вся она нетронуто нага!

Спадает вал… Немеют берега.

И снова плеск. И снова все смолкает…

То розовыми пальцами нога

Пучину бирюзовую смиряет.

И открывает лоно ей свое

Величье вод, что всем ветрам открыто,—

Как бы назад приходит Афродита

В тот белый шум, что породил ее.