валялись мокрые обрывки кожи и верёвок, которые даже нельзя было назвать обувью. На острых плечах его висела старенькая, но целая куртка старшего брата Саши, недавно ушедшего к партизанам. Лейтенант испуганно повернулся, но, увидев небольшого стройного парнишку, улыбнулся. От этой слабой улыбки худое лицо его сморщилось, точно у старика.

«А ведь староста припёрся бы сюда, не пойди я к нему. Чтоб тогда было с лётчиком?» — подумал Саша.

— Спасибо, хозяйка. Сейчас пойду, — сказал лейтенант.

— Что ты, что ты! Среди бела дня. Кругом немцы шныряют.

— Немцы же не стоят в вашей деревне?

— Ну и не забывают нас! Другой раз день-деньской бродят, выглядывают, что ещё поотнять. Да на работы людей гоняют.

Самовар вскипел, и лётчик пил чай, глотал картофельные лепёшки, а хозяйка смотрела на него и тихонько плакала, вытирая глаза концом платка.

А Саша забыл, что ему хотелось есть, и тоже не отрываясь глядел на лётчика. «До чего измученный! Что с ним делали?»

Страшно было думать об этом. Саша вспомнил раненого бойца, которого в прошлом месяце нашёл в лесу. Раненый был тоже голодный и измученный, и Саша несколько раз носил ему бинты и еду. Вскоре боец смог тайком перебраться в деревню, а когда совсем поправился — ушёл в лес к партизанам.

Лётчик выглядел намного хуже того бойца… «Вот до чего доводят людей в плену… Наши бьют фашистов, а я-то что? — думал Саша. — Нет, не могу я так. Чем бы подмогу нашим сделать?»

Гул самолётов раздался над самым домом. Саша подошёл к окну и сквозь давно немытые стёкла следил за «мессершмиттом». Опять, гад, летает. Больше всего Саша теперь ненавидел немецкие самолёты. Его приводил в бешенство воющий рокот мотора, вид поблёскивающих на солнце крыльев. Может быть, Саша не переносил немецкие самолёты, потому что до войны мечтал быть лётчиком и мог часами смотреть в небо, представляя себе, как поднимется туда, сидя за штурвалом.

«Вот бы сейчас подняться на истребителе! Догнать гада, сбить, чтобы шмякнулся брюхом о землю!» — с наслаждением подумал Саша.

Теперь уже несколько «мессершмиттов» пролетели над домом. И так низко, что чуть не задели верхушки деревьев.

— Ишь разлетались, проклятые, — сказала Александра Никифоровна. — Понастроили тут аэродром и носятся целый день что угорелые.

— Ах чёрт, летят-то низко! Хоть пулемёт бы. И то, пожалуй, сковырнуть можно, — сказал лётчик.

Мальчик стоял у окна и следил за самолётами, пока они не скрылись. Потом перевёл взгляд на дорогу. Два немца с автоматами шли по направлению к Сашиному дому.

«Куда лётчика? Он сидит у печки, его можно заметить со двора. Заслоняя собой окно, не поворачивая головы, Саша сказал:

— Фрицы идут. Мама, схорони его. Скорей от окна, скорей!

Лицо Александры Никифоровны стало суровым. В сенях спрятать лейтенанта нельзя. Каратели всегда долго рыщут в сенях. Видно, считают, что именно здесь хозяева могут прятать партизан или какие-нибудь ценные вещи.

Пока немцы будут топтаться в сенях, лётчик успеет уйти через окно. Александра Никифоровна слегка дёрнула раму. Да, в случае надобности окно сразу откроется. Она быстро отвела лейтенанта от опасного места у окна, где его могли заметить фашисты.

* * *

А немцы приближались. Саша уже различал их лица. Времени терять нельзя. Он выскочил в сени, вынул из ящика с тряпьём гранату, крепко зажал в руке. Потом чуть приоткрыл дверь на крыльцо.

„Как только они в калитку — брошу гранату прямо с крыльца, — подумал Саша. — И потом с лётчиком в лес. И мама тоже“.

Саша знал, что отец как раз сегодня ночью понёс партизанам продукты. Значит, можно будет найти отца в лесу и всем вместе остаться у партизан.

Солдаты остановились, глядя на скотный двор. „Зачем стоят? Лучше шли бы уж скорее… — думал Саша. — Вот опять идут!“

Он крепко сжал гранату и, прислонившись плечом к косяку, открыл дверь чуть шире. Она громко скрипнула. Оба немца разом повернули головы.

И вдруг из ворот скотного двора выехал грузовик. Несколько фашистов сидели в кузове и придерживали тёлку, которая качалась из стороны в сторону на ухабах.

Немцы на дороге помахали грузовику; он подкатил к ним и остановился. Один из них сел в кабину, другой — в кузов. Машина помчалась по дороге и вскоре скрылась за поворотом.

— Фрицы-то не к нам вовсе шли, а на скотный! — весело крикнул Саша, вбегая в комнату, посмотрел на лётчика и замолчал.

Лейтенант сидел в углу между окном и дверью. Он сидел, плотно прижимаясь спиной к стене, прямо на полу. Саша испугался. Ему показалось, что лётчик умер. Но ослабевший лётчик просто отдыхал после только что пережитой вместе с хозяевами опасности. Он хорошо знал, какая расправа ожидала мать и сына, если бы его, лётчика, немцы нашли здесь.

Но вот лейтенант улыбнулся. Саша бросился к нему, помог встать, стряхнул пыль с одежды. И тогда лётчик крепко обнял Сашу, посмотрел ему в глаза и медленно проговорил:

— Хочу запомнить, какой ты есть.

* * *

Саша и его друг Костя спустились с обрыва и пошли по берегу озера между густыми деревьями и кустами, и первые жёлтые листья падали к их ногам. За спокойным тёмным озером на противоположном берегу виднелась почти чёрная полоска леса, за которым, как знали мальчики, был немецкий аэродром.

Они шли молча, осторожно, стараясь не шуметь. Пройдя густые заросли, остановились возле обрыва. Здесь, под корнем большого дерева, прикрытый ветками, был спрятан ручной пулемёт, найденный мальчиками в окопе, далеко от дома, в лесу. Нелегко было дотащить оружие к озеру и устроить тайник. Целый склад, понемногу, терпеливо собранный двумя друзьями. Мины, патроны и граната, которую Саша отыскал в тот день, когда приходил лётчик.

Всё это мальчики собирали для партизан. Сашин отец обещал передать отряду подарок от ребят. Может быть, даже сегодня ночью всё переправят партизанам. И потому Саша с Костей принесли припрятанные дома патроны и брезентовый мешок с диском для автомата. „Пригодится! Всё подмога партизанам“.

Над озером поднимались два „мессершмитта“. Было солнечно, безветренно, и в тот день самолётов летало особенно много.

— Хозяйничают! Ох, тошно глядеть на них! — сказал Костя.

Саша молча раскинул ветки и достал ручной пулемёт из тайника. Всё в порядке, диск заряжен — сорок семь патронов.

— А какая дальность боя? — спросил Костя.

— Тысяча пятьсот метров, — сказал Саша. И вдруг сердце у него застучало так, что стало трудно дышать. Он повернул голову и, сощурив глаза, следил за