- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (100) »
Исключительно симпатичный человек был. Но пережил тогда семейную драму. Жена ушла с другим…
— Встретил его, когда ехал сюда. Преподаёт в академии. С женой развёлся, женился на курсистке туркестанке. Помните, у Галлер была опекаемая ею Липочка.
— Дочь мелкого чиновника? Помню, Хомутова организовала концерт, чтобы помочь ей ехать в Петербург учиться.
— Вот на ней и женился Белоусов.
Дамы заговорили о Ташкенте, а Епанчинцев с нескрываемым интересом наблюдал за Андреем, Ему очень нравился этот юноша. Хорошо воспитан, почтителен с матерью, но в нём чувствуется, как и у его отца, внутренняя сила и безудержная удаль.
Он заметил, что молодой человек в свою очередь приглядывается к нему. Хотел заговорить, но Андрей сам обратился к нему:
— Какая досада, что мы не встречались с вами раньше! Как много потеряно времени.
— Я тоже сожалею об этом, но вот уже восемнадцать лет, как мы живём за границей. Мы здесь проездом.
— Нет, это невозможно! Узнать хороших людей и сразу потерять их! А вы не можете переехать в Москву? Наверное, скучали о России?
— Конечно. Но после вчерашнего свидания с вашим губернатором меня опять потянуло в страну свободы.
— Но, право, наш губернатор милый старичок, — вмешалась Елена. — Чем он вам не угодил?
— Не он мне, а я ему. Я приехал в Москву, чтобы ликвидировать своё имущество, решил продать усадьбу под Москвой, а землю раздать крестьянам…
— Зачем? — насторожился Андрей.
— Именье мне не нужно. Доходом от него пользовался каналья управляющий, а сам обвинял в тяжких грехах мужиков.
— Повсюду такие конфликты с помещиками, — задумчиво сказал Андрей.
После обеда перешли в гостиную, Елену усадили за рояль. Она спела несколько романсов. Дина с чувством сыграла две-три вещицы.
— Ваш отец чудесно пел русские песни. А вы не поёте? — спросил Епанчинцев Андрея.
— Я уговаривала его готовиться в оперу, но он увлекается медициной, — не без гордости сказала Елена. «— Спойте же нам, — попросила Дина.
Андрей встал и, легко ступая, подошёл к роялю. Епанчинцев отметил, что он шагает так же упруго и решительно, как отец, только в сыне больше грации.
Андрей сел за рояль, взял несколько бурных аккордов. Комнату наполнил замечательно чистый и звучный баритон большого диапазона. Голос, полный страсти и переливов, невольно покорял слушателей.
„Да ты, милый мой, настоящий артист. Не только сильный голос, но и мимика замечательная“, — подумал Епанчинцев.
Когда Андрей умолк, дамы взволнованно смотрели на него, а князь спросил:
— В самом деле, почему вы не выбрали сцену, ограничились скромной ролью врача?
— И юриста, — добавила Елена. — Он учится сразу на двух факультетах.
— Изумительно! — воскликнула Салима. — Но правда, почему вы хотите быть медиком?
Андрей встал, провёл рукой по непокорным кудрям и, улыбнувшись, ответил:
— Я хочу приносить людям не только удовольствие, но и пользу. А деятельность врача — это благородная, полезная деятельность.
Дамы настояли, чтобы Андрей спел ещё. Он не заставил себя упрашивать.
Около полуночи Епанчинцевы уехали, взяв с Громовых слово на другой день быть у них к завтраку, так как вечером того же дня Епанчинцевы возвращались в Петербург, откуда князь с женой выедут за границу.
Несколько месяцев для Елены пролетели незаметно. Она устраивала свои дела, полагая в мае выехать с Андреем в Ташкент. Хотелось побывать в кочевьях, где знали и любили Громова, и узнать подробно о его судьбе. Но планы её были неожиданно нарушены. Прокатилась бурная волна забастовок. В университетах устраивались демонстративные выступления против реакционно настроенных профессоров. Старейшее, основанное по замыслу Ломоносова высшее учебное заведение, Московский университет, всегда отличался свободомыслием своих питомцев. В его стенах учились Герцен, Белинский, Лермонтов, Тургенев, Чехов, Тимирязев и многие другие знаменитые люди русской земли. Чуть ли не со дня основания в стенах Московского университета царил дух свободы и протеста. Ещё Лермонтов писал: „Пришли, шумят… профессор длинный напрасно входит, кланяется чинно — шумят… он книги взял, раскрыл, прочёл — шумят; уходит — втрое хуже. Сущий ад!“ А теперь, когда стачки стали вызывать репрессии со стороны полиции и жандармов, Московский университет забурлил. Не проходило дня без инцидентов. Наконец высшее начальство обратило внимание на студенческие беспорядки и, возмущённое проявлением независимости, решило приструнить студентов. Назначили нового ректора — профессора, зарекомендовавшего себя особой преданностью престолу. Жёлчный, раздражительный, хмурый, с громовым раскатистым голосом, новый ректор хвастливо заявил, что сумеет с первого выступления обуздать крамольников. Для этого почтенный профессор в течение недели репетировал перед зеркалом свою грозную речь. В огромном рекреационном зале собрались сотни студентов. Все были одеты в новые форменные тужурки. Кто не имел возможности приобрести этот дорогой костюм, того университет обмундировал за казённый счёт. Так было приказано свыше. Начальство думало, что форменное платье сделает студентов более дисциплинированными. В назначенный час съехались почётные гости, среди них был министр просвещения. Министр считался либералом, и носился слух, что его хотят заменить. Министр обратился к студентам с речью, его прервали аплодисменты, когда он напомнил, что Московский университет, воспитавший многих людей, ставших гордостью своей родины, должен дать России ещё много талантов. — Ваша задача — закончить курс, получить диплом и стать полезными сынами своей страны. Вы должны вывести Россию на широкий светлый путь… Выступление министра закончилось аплодисментами и криками „ура!“. Но когда выступил новый ректор, его не стали слушать. Понеслись крики: „Долой!“ И вдруг прозвучал чудесный баритон, он вдохновенно пел рабочую марсельезу: „Отречёмся от старого мира…“ Хор сотен голосов подхватил бунтарскую мелодию. Она, властная, широко понеслась под сводами старинного зала. В море звуков потонул громовой голос ректора, тщетно призывающего студентов к порядку. При первых же звуках марсельезы министр встал и тихо вышел. Ректор неистовствовал на трибуне. Он стучал кулаками и ногами, но мощные голоса заглушили все его попытки восстановить порядок.
Перед воеводой он в цепях стоит,
Голову повесил, сумрачно глядит.
С плеч могучих сдёрнут бархатный кафтан…
* * *
Несколько месяцев для Елены пролетели незаметно. Она устраивала свои дела, полагая в мае выехать с Андреем в Ташкент. Хотелось побывать в кочевьях, где знали и любили Громова, и узнать подробно о его судьбе. Но планы её были неожиданно нарушены. Прокатилась бурная волна забастовок. В университетах устраивались демонстративные выступления против реакционно настроенных профессоров. Старейшее, основанное по замыслу Ломоносова высшее учебное заведение, Московский университет, всегда отличался свободомыслием своих питомцев. В его стенах учились Герцен, Белинский, Лермонтов, Тургенев, Чехов, Тимирязев и многие другие знаменитые люди русской земли. Чуть ли не со дня основания в стенах Московского университета царил дух свободы и протеста. Ещё Лермонтов писал: „Пришли, шумят… профессор длинный напрасно входит, кланяется чинно — шумят… он книги взял, раскрыл, прочёл — шумят; уходит — втрое хуже. Сущий ад!“ А теперь, когда стачки стали вызывать репрессии со стороны полиции и жандармов, Московский университет забурлил. Не проходило дня без инцидентов. Наконец высшее начальство обратило внимание на студенческие беспорядки и, возмущённое проявлением независимости, решило приструнить студентов. Назначили нового ректора — профессора, зарекомендовавшего себя особой преданностью престолу. Жёлчный, раздражительный, хмурый, с громовым раскатистым голосом, новый ректор хвастливо заявил, что сумеет с первого выступления обуздать крамольников. Для этого почтенный профессор в течение недели репетировал перед зеркалом свою грозную речь. В огромном рекреационном зале собрались сотни студентов. Все были одеты в новые форменные тужурки. Кто не имел возможности приобрести этот дорогой костюм, того университет обмундировал за казённый счёт. Так было приказано свыше. Начальство думало, что форменное платье сделает студентов более дисциплинированными. В назначенный час съехались почётные гости, среди них был министр просвещения. Министр считался либералом, и носился слух, что его хотят заменить. Министр обратился к студентам с речью, его прервали аплодисменты, когда он напомнил, что Московский университет, воспитавший многих людей, ставших гордостью своей родины, должен дать России ещё много талантов. — Ваша задача — закончить курс, получить диплом и стать полезными сынами своей страны. Вы должны вывести Россию на широкий светлый путь… Выступление министра закончилось аплодисментами и криками „ура!“. Но когда выступил новый ректор, его не стали слушать. Понеслись крики: „Долой!“ И вдруг прозвучал чудесный баритон, он вдохновенно пел рабочую марсельезу: „Отречёмся от старого мира…“ Хор сотен голосов подхватил бунтарскую мелодию. Она, властная, широко понеслась под сводами старинного зала. В море звуков потонул громовой голос ректора, тщетно призывающего студентов к порядку. При первых же звуках марсельезы министр встал и тихо вышел. Ректор неистовствовал на трибуне. Он стучал кулаками и ногами, но мощные голоса заглушили все его попытки восстановить порядок.
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (100) »