Запыленный "кюбельваген" генерал-майора Ганса-Валентина Хубе мчался в штаб. Ну как сказать, мчался? Скорее лавировал по узким улочкам Жешува. Городок был не приспособлен к размещению в нем танковой дивизии. Слишком узкие улочки, слишком мало места. Командирский "Кюбельваген" то и дело застревал в пробках. Даже водительское искусство верного Майера, его же громкие ругательства и погоны генерал-майора не особо помогали.
Но Хубе отличался особым даром даже для военного. Он считал, что непреодолимых препятствий не бывает.
Именно эта уверенность помогла ему, потерявшему в боях под Верденом руку, вернуться в строй. Молодой лейтенант был так упрям, что уже через год после ампутации принял роту. А потом был батальон, потом штаб седьмой пехотной дивизии, потом газовая атака в апреле восемнадцатого года...
Англичане пустили хлор перед своей танковой атакой.
Пока он лечился - закончилась война. А вместе с ней и Второй Рейх.
Удивительно, но однорукий, отравленный газами гауптман Хубе остался в рейхсвере. Вернее, в стотысячном огрызке рейсхеера.
Зимой двадцатого года, он вызвал на дуэль медкомиссию. Оружие - лыжи. Дуэльная дистанция - пять километров. Если он придет вторым - уволится из армии. Он успел выпить чашку горячего чая с лимоном, когда, тяжело задыхаясь, финишировал второй из команды дуэлянтов...
Потом была обычная карьера военного в мирное время. Менялись должности, росли звания. Был написан учебник в двух томах - "Пехотинец".
А после пришел фюрер и Германия оскалила зубы.
Увы, но ни в Польшу, ни во Францию Хубе так и не попал. Его дивизия оставалась в резерве Западного фронта.
Но фортуна улыбается упрямым, а если она поворачивается спиной, то настоящий мужчина нагибает и овладевает ею сзади.
В августе сорокового года третья пехотная дивизия была переформирована в шестнадцатую танковую.
Хубе не был танкистом по обучению. Впрочем, кто им тогда был? Германия создавала инструмент, которого еще не было ни у кого. И никто еще не знал - как им пользоваться.
Но Ганс-Валентин навсегда запомнил тот апрельский день, когда из клубов зеленого, хлорного дыма выползали английские бронированные чудовища. Это было... Это было впечатляюще.
Словно сухопутные линкоры, словно допотопные драконы они неторопливо ползли по изрытым воронками и траншеями полям, изрыгая огонь во все стороны.
Танки... Исчадия ада...
И вот теперь танки в его подчинении.
Нет, конечно, не только танки.
Во всей дивизии был только один танковый полк. А еще пехотная бригада, мотоциклетный батальон, батальон самоходных артиллерийских установок "Штурмпанцер", разведывательный батальон, батальон связи, инженерный батальон и артиллерийский полк. Все они назывались "Шестнадцатый". Шестнадцатый батальон, шестнадцатый полк, шестнадцатая бригада.
Только танковый полк был под номером "два". Уж под таким номером его перевели из первой танковой дивизии. Традиции!
Большая часть офицеров этого полка были аристократами.
Аристократы... Головная боль любого командира. Вечная фронда и вечно свое мнение. Да, воюют хорошо, не отказать. Но приказы выполняют лишь ворча.
Интересно, как они отреагируют на приказ о комиссарах?
Хубе поморщился, погладив кожаную папку, лежащую на коленях:
"...Политические комиссары инициаторы варварских азиатских методов ведения войны. Поэтому против них следует немедленно и без всяких задержек действовать со всей беспощадностью. Если же они оказывают вооруженное сопротивление, следует немедленно устранять их силой оружия".
Впрочем, это еще понятно... Но второй приказ...
Второй приказ генерал-майору не нравился категорически.
"...Возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживаюшим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок"
В приказе совершенно не разъяснялось - кого считать враждебным гражданским лицом. Нет, это понятно, если гражданский будет стрелять из-за угла - его можно убить на месте, защищаясь. А если какая-нибудь русская девчонка влепит пощечину какому-нибудь настырному баварцу? Это враждебное действие? Вполне. Значит...
Фактически это означает полную свободу действий любому солдату.
И никаких военных преступлений. Вермахт преступления не совершает. Он исполняет приказы.
А это плохо, очень плохо...
Нет ничего хуже озверевшего солдата. В какой-то момент даже немецкий солдат может почувствовать безнаказанность и вседозволенность.
Хубе чихнул от пыли, огромными клубами вздымавшейся из-под сотен колес и тысяч ног. Проезжали мимо станции...
Впрочем, приказ есть приказ. Каждый полковой, батальонный, ротный, взводный командир проблему дисциплины будет решать сам со своими солдатами. Пусть сами решают - расстреливать подозреваемых или нет? В конце концов, в приказе так и сказано... Офицер решает сам.
А солдаты?
А солдаты...
Десятки, если не сотни, солдат сновали по перрону, перелезали под вагонами, бежали куда-то. Жаркое польское солнце заливало их суету пыльным светом.
У одного из опломбированных вагонов стоял солдат. В обычной форме цвета фельдграу, с обычным карабином 'Маузер' на плече, с обычной каской на боку.
Хубе внимательно смотрел на рядового из машины и думал: "Что он будет делать, узнав, что его не обвинят ни в чем? Что он будет делать. Если ему дадут полную свободу и полную власть над гражданскими?"
А солдат в это время думал совершенно о другом. Он рассматривал суету и думал о том, как ему провести два часа увольнительной.
Солдат попытался прочитать маленькую надпись на здании вокзала - 'Rzeszów'.
'Какое варварское, невозможное название...' - удивился он, - 'Все-таки фюрер прав. Есть нормальные нации, а есть второсортные. Разве можно так коверкать язык?'
- Рядовой, смирррна! - рявкнул вдруг голос за спиной.
Вальтер Бирхофф, рядовой первого класса шестьдесят четвертого мотопехотного полка шестнадцатой мотопехотной бригады