class="book">  Набирая скорость, русский потащил опустевшую "четверку" в сторону леса, откуда так и не донеслось ни одного выстрела.

  Пехота продолжала стрелять по танку, но большевик не обращал никакого внимания на пули, высекающие из брони искры.

  - Ферфлюхте швайне... - пробормотал побледневший Зингер. - Как же с ними воевать?

  26 июня вечер. Штаб кампфгруппы "Вагнер".

  - Мы слушаем вас, унтерфельдфебель Брандт.

  Перед импровизированным, из снарядных ящиков составленным столом, накрытым какой-то простынею, стоял бывший командир танка Вилли Брандт. Бывший, потому как танка у него больше не было. А экипаж стоял в сторонке. Смотрел он себе под ноги:

  - Выполняя приказ, наш экипаж, действуя совместно с отделением унтер-офицера Ковальски, попытался эвакуировать с поля боя тяжелый русский танк неизвестной марки. При попытке буксирования, танк ожил. После чего, использовав превосходство в силе двигателя и массе, начал тащить наш танк в свою сторону. Осознав, что мощности нашего танка не хватит, я приказал экипажу покинуть машину...

  - Почему вы не открыли огонь и не уничтожили русский танк?

  - Нас в танке было двое. Я и водитель, обергефрайтер Клаус Мюллер.

  - Где были остальные?

  - Они занимались подготовкой к буксировке, затем заняли позиции вместе с пехотой.

  - Унтер-офицер Ковальски!

  - Я!

  - Вы подтверждаете это?

  - Яволь! - вытянулся пехотинец во фрунт.

  Трое офицеров за столом переглянулись и зашептались о чем-то.

  - Обергефрайтер Мюллер!

  - Я!

  - У трибунала есть вопросы к вам. Почему вы не пытались маневрировать? Порвать тросы, например?

  - Я пытался, господа офицеры. Я делал рывки, подавая вперед, потом резко сдавая назад. Однако, буксировочные концы отлично держали на разрыв. К тому же, я боялся повредить трансмиссию. Буквально пару дней назад, мы встали у самой границы. Ремонтникам пришлось перебрать коробку передач. "Т-4" достаточно нежный танк, ежели насчет рывков вы. "Тройка" надежнее...

  - То есть, для эвакуации русского лучше подошла бы "тройка"?

  - Не думаю. Если у нас мощи двигателя не хватило, то "тройке" куда?

  - На сколько, по вашему мнению, сильнее этот русский танк?

  Мюллер задумался, машинально почесал нос, потом резко одернулся:

  - Думаю, на двести-двести пятьдесят лошадей, герр оберст. Уж больно легко он меня потащил. Я ничего не мог сделать.

  - Почему русский не стал стрелять по вам?

  - Хм... Хороший вопрос... Ой! Сначала я предполагал, что у него нет экипажа. Однако, после того, как русский дернулся, я понял, что его экипаж просто временно потерял сознание. Знаете, я его близко разглядел. На нем было более десятка отметин от попаданий снарядов в лобовую броню. Ни один из наших снарядов его не пробил , но, поверьте... Это очень неприятно, когда по башне стучат и стучат снаряды. Обычно я после боя плохо слышу. Иногда бывает, что на секунду в глазах темнеет. Думаю, их оглушило. А когда мы их дергать начали, они постепенно приходить в себя стали. А потом решили к себе наш панцер перетащить. Знали же, сколько у них сил. Думаю, знают сколько и у нас табунов. Ой. Лошадей. Потому и не стреляли.

  - Так, так, так... - задумчиво постучал карандашом по столу председатель трибунала. - Ковальски! Опишите действия своего отделения.

  Ко столу подошел унтер-офицер. Почесав начавшую пробиваться рыжую щетину, пожал плечами:

  - Заняли позиции согласно намеченному совместно с обергефрайтером Брандтом плану. Русские не появлялись. Когда советский танк начал двигаться, мы открыли по нему огонь. Однако гранаты типа М-24 и М-39 не нанесли никакого ущерба. Одна из гранат прямо на гусенице разорвалась. И ничего. Что мы могли сделать?

  - Почему вы не предприняли попытки разорвать тросы?

  - Как? - изумился Ковальски. - Не, мы в этом не понимаем. Наше дело пехоту противника отсечь. У нас и средств противотанковых никаких нет в отделении. А эти в натяг друг другу шли. Как я тросы сниму? Ножом, что ли их резать?

  Офицеры опять зашептались друг с другом.

  Шептались долго.

  Потом, объявив, что суд удаляется на совещание, отошли в кусты покурить.

  Через вечерние сумерки виднелись красные угольки папирос, слышался тихий хохоток и бульканье фляжек.

  Минут через пять трибунал вернулся на место.

  Оберст Вагнер неторопливо докурил, потушил папиросу о каблук и притоптал в землю:

  - Унтерфельдфебель Брандт!

  - Я... - угрюмо ответил командир экипажа.

  - За бегство с поля боя и оставление вверенного вам оружия, а также за невыполнение приказа в боевой обстановке, вы должны заслуженно быть расстрелянным. Однако, учитывая смягчающие обстоятельства, такие как столкновение с неизвестной техникой противника, вы приговариваетесь к пяти годам заключения с возможностью искупления вины в исправительном батальоне группы армий "Юг". ..

  Из вечерних сумерек послышался приглушенный голос:

  - Ссуки, лучше бы расстреляли...

  Брандт стоял поникший, глядя под ноги.

  - Это кто там такой умный? - рявкнул Вагнер, вглядываясь в дымчатый полумрак. Ответа, естественно, не было. Оберст продолжил:

  - ... в пятьсот шестьдесят первом исправительном батальоне группы армий "Юг" с лишением звания и наград. Приговор обжалованию не подлежит. Заключенный Брандт, вам понятен приговор?

  - Да, - тихо ответил бывший унтерфельдфебель.

  Двое фельджандармов сковали его наручниками и увели. Остальные разошлись по ночлегам. Больше судебные репрессии никого не коснулись.

  Когда экипаж...

  Бывший экипаж...

  Когда экипаж улегся у костра, Макс вздохнул:

  - Хорошо, что не расстреляли.

  В ответ буркнул Мюллер:

  - Дурак ты, Штайнер. Но ничего, это скоро пройдет.

  - Почему?

  - На войне или быстро умнеют, или быстро погибают. Естественный отбор.

  - А как же Брандт?

  - Ты его больше никогда не увидишь. Все. Спать.