корабля, когда он оказывался на гребне волны. Наконец, когда посадочная площадка в очередной раз поднялась до своей высшей точки, пилот вырубил двигатель, и «Улиссес» аккуратно опустился на «Катавабу» всего за миг до того, как ее корма упала вниз перед накатом следующей волны.

Едва шасси коснулись посадочной площадки, как появились пять человек из команды катера и под шквальным ветром начали укреплять вертолет, чтобы его не снесло ветром за борт. Выключенный мотор вскоре затих, лопасти винта остановились, дверь кабины открылась. Защищая лицо от ветра, на палубу спустились два человека.

— Вот черт! — с восхищением пробормотал Доувер. — Он проделал все это так, как будто ему это ничего не стоило.

Коски нахмурился.

— Для них будет лучше, если у них удостоверения служащих самого высокого ранга, а их полномочия исходят от Службы береговой охраны в Вашингтоне.

Доувер улыбнулся.

— Может быть, это конгрессмены с инспекцией?

— Не похоже, — отрывисто бросил Коски.

— Проводить их в вашу каюту?

Коски покачал головой.

— Нет. Передайте им мои поздравления и пригласите их в офицерскую кают-компанию. — Он слегка усмехнулся. — Что касается меня… Единственное, что меня сейчас интересует, — это чашка горячего кофе.

Через пару минут командир корабля Коски сидел за столом в офицерской кают-компании, обхватив руками чашку с горячим черным кофе. Он выпил почти половину чашки, когда дверь отворилась и в кают-компанию вошел Доувер в сопровождении круглолицего человека в очках без оправы, с большой лысиной, окруженной растрепанными седыми волосами. Лицо его выражало добродушие, а в карих глазах затаилась улыбка. Коски принял его за несколько «тронутого» ученого. Незнакомец поймал взгляд командира корабля, подошел к его столу и протянул руку.

— Командир Коски? Ханневелл. Доктор Уилли Ханневелл. Извините за причиненное беспокойство.

Коски встал и пожал Ханневеллу руку.

— Добро пожаловать на корабль, доктор. Пожалуйста, садитесь. Выпейте чашечку кофе.

— Кофе? Я его плохо переношу, — грустно сказал Ханневелл. — Но за каплю горячего какао я бы продал душу.

— Какао у нас есть, — ответил Коски. Он откинулся в кресле и громко произнес: — Брейди!

Из камбуза появился стюард, одетый в белый китель. Он был худой и высокий, судя по походке — техасец.

— Да, капитан. Что прикажете?

— Чашку какао для гостя и две чашки кофе для лейтенанта Доувера и… — Коски остановился и вопросительно посмотрел на Доувера. — Мне кажется, мы где-то потеряли пилота?

— Он будет через минуту. — На лице Доувера отразилась обеспокоенность, как будто он хотел от чего-то предостеречь Коски. — Хочет удостовериться, что вертолет надежно привязан.

Коски снова повернулся к стюарду.

— У тебя там все есть, Брейди? И принеси кофейник. Может быть, мы захотим еще.

Брейди понимающе кивнул и вернулся на камбуз.

— Это же настоящее счастье, — заметил Ханневелл, — оказаться вновь в надежных стенах, а не в вибрирующей кабине, когда между тобою и бушующей стихией практически ничего нет, кроме пластиковой перегородки, — от этого можно и поседеть.

Он провел рукой по волосам вокруг лысины и улыбнулся.

Коски поставил чашку на стол. На его лице не было улыбки.

— Сомневаюсь, доктор Ханневелл, что вы действительно представляли себе, насколько вы были близки к тому, чтобы совсем лишиться волос, как, впрочем, и головы. Полнейшее безрассудство со стороны вашего пилота лететь в такую погоду.

— Могу вас заверить, сэр, что этот полет был совершенно необходим. — Ханневелл произнес эти слова очень доброжелательно, видимо, так он обращался на лекциях к своим ученикам. — Вам, вашему экипажу, вашему судну выпал жребий выполнить жизненно важную задачу, и время сейчас играет главнейшую роль. Мы не можем позволить себе потерять хотя бы минуту.

Он вынул из внутреннего кармана бумаги и передал их через стол Коски.

— Прежде чем я объясню вам причины нашего появления здесь, я прошу вас дать команду немедленно взять курс на этот объект.

Коски взял бумаги, но читать их не стал.

— Извините, доктор Ханневелл, но я вовсе не обязан выполнять ваши указания. Согласно приказу, полученному мною из штаба командующего, я должен взять на борт двух пассажиров. О том, чтобы предоставить вам свободу действий или право определять дальнейший курс моего корабля, приказа не было.

— Вы просто не поняли.

Коски пристально посмотрел на Ханневелла поверх своей чашки кофе.

— Я бы сказал, доктор, что сегодня слишком много непонятного. Каковы ваши полномочия? Зачем вы здесь?

— Спокойнее, командир. Я не вражеский агент, заброшенный извне, чтобы подорвать ваш прекрасный корабль. По профессии я океанограф и работаю в Национальной военно-морской службе глубоководных исследований, иначе ее называют НСГИ.

— Нет возражений, — ровным тоном ответил Коски. — Однако один вопрос по-прежнему остается без ответа.

— Может, я смогу кое-что прояснить? — Новый голос прозвучал спокойно, но твердо, с некоторым оттенком властности.

Коски обернулся и увидел стоявшего в дверях высокого мужчину в синей лётной куртке военно-воздушных сил. Он был хорошо сложен, хотя и немного тяжеловат, лицо покрывал темный загар. Пронизывающий взгляд зеленых глаз не оставлял сомнений в том, что он не из тех, кого можно подчинить. Он смотрел на Коски с едва заметной снисходительной усмешкой.

— А-а. Вот и вы, — громко сказал Ханневелл. — Командир Коски, разрешите представить вам майора Дирка Питта, директора специальных программ НСГИ.

— Питт, — без эмоций откликнулся Коски и взглянул на Доувера.

Доувер в замешательстве пожал плечами.

— Вы случайно не тот Питт, который в прошлом году разрушил контрабандные планы глубоководных исследований в Греции?

— Ну, там было еще по меньшей мере человек десять, кто заслужил львиную долю похвал, — сказал Питт.

— Офицер военно-воздушного флота, участвующий в океанографических проектах, — вставил Доувер, — это несколько выходит за рамки вашей профессии. Не так ли, майор?

Легкие морщинки вокруг глаз Питта собрались в улыбку.

— Не больше, чем у тех офицеров военно-морского флота, что полетели на Луну.

— У вас веские аргументы, — заключил Коски.

Появился Брейди, поставил на стол кофе и какао и поднос с сэндвичами.

Коски почувствовал неуверенность. Ученый известной правительственной службы — ничего хорошего в этом нет. Офицер, служащий не по специальности, имеющий репутацию человека, бросающегося во всякие рискованные предприятия, — еще хуже. Но совсем никуда не годится то, что они