испугался! Мой отец, Мадий, тому причиной. Он помешал. Он сказал: нельзя довериться девушке, победившей на скачках. Всю жизнь будет стоять на своем, и не жди от нее покорности...

― Покорности? ― гневно воскликнула Зарина. ― Чего захотел! А знаешь ли ты, что женщины племени Миромира никогда никому не покоряются?

― Я и не жду этого! ― прервал ее Фамир. ― Выслушай меня. Согласись, будь моей женой!

Фамир хотел еще многое сказать, но лошадь под ним вдруг вздыбилась и понесла. А Зарина с хохотом запрятала в мешок длинную тонкую булавку.

― Не пойму я тебя!―воскликнула Мирина, высунув голову из-под войлочного ковра.― Я обрадовалась, думала, ты стала разумней, а в тебе, как и прежде, бес сидит. Зачем ты осмеяла Фамира? Ведь ты любишь его! Вот уж сколько дней ты заставляешь меня сидеть в твоей повозке, и я выслушиваю твои жалобы. То ты говоришь, что у Фамира нет сердца, называешь его колодой. То жалуешься, что не станешь жить на свете, если он не пришлет тебе свадебных даров. А когда он пришел и захотел сказать тебе доброе слово, ты осмеяла его. Что же ты сделала? В своем ли ты уме? Помнишь, в степи мы доили кобылиц, и вдруг прискакал Фамир. Ты так приветливо махнула ему платком, а потом покропила тропку кобыльим молоком, чтобы он снова пришел по этому следу.

― Помню! О я несчастная! ― Зарина бросилась на шею подруге.―Что я наделала! Теперь уж он отвернулся от меня. Отвернулся? Скажи! Что за гордость сидит во мне? Всегда говорю не то, что хочу сказать! О Фамир, я не знаю человека лучше и отважней! О я несчастная!.. ― Зарина ломала руки и жалобно причитала:― Мирина, подруга, пожалей меня. Никто... только ты одна знаешь мою тайну.

― А если он снова придет, ты не прогонишь его? ― спросила Мирина с надеждой.

― Вот клятву даю, не прогоню! Скажу доброе слово! Позволю прислать свадебные дары!

― Тогда не печалься, Зарина, он снова придет, и все будет хорошо. Я ходила к жрице, гадала на твое счастье; я теперь знаю, что ждет тебя.

― Правда? ― обрадовалась Зарина. ― На чем гадала? На змеиной шкуре или на печени ягненка?

― На змеиной шкуре. Жрица все знает, ― убежденно ответила Мирина.― Ягненка она велела принести в следующий раз.

― А я давно хотела к ней пойти, ягненка приготовила для гадания, только гордость удержала меня, словно веревками привязала... Как же, думаю, мне пойти к жрице, как рассказать ей о том, что в моем сердце? Как выдать свою тайну? Так и не пошла.

Мирина тихонько погоняла коней, а Зарина, положив голову к ней на колени, изливала свою душу. Сейчас, глядя на Зарину, невозможно было поверить, что это та самая дочь вождя, которая без страха и робости вела в бой сотню девушек и сражалась рядом с отважными воинами Миромира. Теперь она была кроткой и печальной.

― Расскажи, что сказала тебе жрица, ― просила она подругу, ― мне не терпится узнать про гадание.

― Зарина! Покажись, Зарина!

― Опять Фамир! Останови повозку, Зарина! Будь приветливой, ― шепнула подруге Мирина, ― скажи ласковое слово!

Но Зарину будто подменили. В глазах снова мелькнуло лукавство. Лицо стало упрямым и суровым.

― Уходи! ― крикнула она, не глядя на Фамира и погоняя коней. ― Сколько раз я буду повторять одно и то же! Уходи! Уходи! Уходи!.. Я думала, твой конь занемог...― прибавила она, смеясь и в то же время волнуясь.

― Что ты делаешь, Зарина! ― закричала Мирина, хватая подругу за руку и подталкивая ее к краю повозки.

Но было уже поздно.

― Прощай, Зарина! ― крикнул Фамир, подхлестывая лошадь.

Тут Мирина остановила коней й выскочила рассерженная. Зарина рванула вожжи, и повозка с грохотом покатилась по степи.

Вместе с войском Миромира пошли в поход двести сакских девушек. Они сражались наравне с отважными воинами племени и прославились меткой стрельбой из лука. Не все уцелели в битве: одних увели в плен в те дни, когда войско Дария окружило сакских воинов, других пронзили копья персидских воинов. Но те, кто вместе с Зариной возвращались домой, радовались победе. Из повозок доносились веселые песни девушек. Только Зарина была печальна. Оставшись одна, она дала волю слезам. Что же теперь делать? Больше ей не увидеть

Фамира. А может быть, он простит ее? Может быть, поймет ее гордость? Даже наверное простит. Как только они вернутся к родным очагам, он тотчас же прибудет с дарами...

* * *

Гонцы Миромира мчались быстрее осеннего ветра, что так весело кружился в степи. Далеко позади осталось войско. На третий день юноши увидели впереди себя сверкающие на солнце воды Яксарта.

― Вот она, наша родная степь! ― воскликнул Саксафар.

В лицо пахнуло дымом родных очагов и запахом душистых трав. Сердце радостно забилось. Ждет ли его молодая жена?

На закате гонцы уже прибыли в кочевье. Все здесь казалось таким же, каким было весной, когда они ушли на битву по зову старого Миромира. Повозки и шатры, разбросанные вдоль берега реки, табуны коней на зеленом пастбище, отары овец, спускавшиеся с гор. Повсюду дымили костры, пахло жареным мясом и перебродившим кумысом. И, как всегда, на закате девушки с кувшинами шли к реке. Их звонкий смех слился с криками гонцов:

― Победа! Победа! Победа!

Воины мчались во весь дух, размахивая остроконечными шапками и приветствуя родную землю криками: «Победа!»

Навстречу гонцам бежала ватага загорелых детишек, их сопровождало множество собак. Мигом всадников окружила шумная толпа. Вестников победы стаскивали с коней и душили в объятиях.

― Жив ли сын мой? ― спрашивал Саксафара старый медник, вглядываясь в глаза юноши своими красными, слезящимися глазами, потускневшими от дыма плавильной печи.

― Жив, жив твой сын! ― отвечал гонец. ― А топоры твои хорошую службу сослужили. Много голов снесли. Честь и хвала твоим старым рукам!

Утирая рукавом слезы радости, счастливый старик засеменил домой готовить встречу сыну. А на зеленый луг, где спешились гонцы, всё шли люди. И вдруг Саксафар увидел жену. Она словно плыла к нему в своей пестрой праздничной одежде, с младенцем на руках. Ее румяное лицо сияло улыбкой радости.

― Вот и сын наш! ― сказала она, протянув Саксафару пухлого малыша.

― Воин растет? ― воскликнул изумленный Саксафар. ― Вот радость-то!

― Победа! Победа! Победа! ― кричали дети, перебегая от шатра к шатру.

Женщины бросились к печам готовить пиршество, а старики и дети шли к гонцам узнать, скоро ли вернутся те, кого ждут с таким нетерпением.

Уже полночь наступила, когда Фамир вместе с другими воинами племени Мадия прибыл в свою долину. Сам Мадий не участвовал в битве с персами. Но договор дружбы обязал его послать с войском Миромира тысячу воинов. Лучшую сотню из этой тысячи возглавил его сын Фамир.

С