летящего снаряда, который ударил в чердачное перекрытие. Спасаться бегством было поздно, он успел только забиться в самый угол, когда с треском посыпались балки и кирпичи.

Солдаты увидели, как от разрыва трактир развалился. Острейко облегченно перекрестился.

– Видно, наш час еще не пробил… Старшина выгнал нас, будто чувствовал это, – воздал он должное Валясеку.

А снаряды ложились все гуще, они начисто разнесли верх соседнего дома, только огонь сухо потрескивал среди развалин.

– Боюсь, немцы попрут нас отсюда! – выкрикнул Багинский и побежал рысью, согнувшись под тяжестью вещмешка. – Надо окопаться и замаскироваться как следует.

– Подпустить их поближе и забросать гранатами!

– Оседлать дорогу! Не позволим снова сбросить нас в реку! – широко развел руками поручик Качмарек, указывая, как следует развернуться.

От кустов, поминутно оглядываясь, будто немцы гнались за ним по пятам, мчался солдат.

– Танки! – голос у него срывался. – Бронетранспортеры и танки!

– Много их?

– Много… Я не считал, но много. Они появились из-за деревьев…

– Прекрасно, у нас есть орудие, – показал Качмарек на придорожный ров с поваленной вербой. Из-под метелок беловатых снизу листьев выступало орудийное дуло. Расчет залег рядом, надежно укрытый от посторонних глаз. «Но после первого же выстрела они обнаружат себя, а другого такого укрытия не найти. Им придется вести огонь, пока их всех не перебьют. Если только связной не ошибся: ведь у страха глаза велики».

Но, подобно ударам бронированного кулака, по цветущим садам уже начали бить танковые орудия. Снаряды рвались в домах, высаживая окна прямо с рамами.

Залевский высадил ногой две доски в заборе. Он затаился в небольшом углублении рядом со старым Острейко. Немцы пока не появлялись, видны были только башни танков над кустами, их низко опущенные дула изрыгали огонь.

– Они не заметили орудия, – порадовался Збышек удачной засаде. – Почему они не стреляют?

Но как раз в этот момент они услышали, как что-то лязгнуло, и танк затрясся, будто наскочил на препятствие. Второй танк уже огибал его и, как спички, ломая заборы, тащил за собой вывороченные с корнем фруктовые деревья.

Прежде чем артиллеристы успели изменить угол прицела, танк вывернул на них откуда-то сбоку и навалился сверху, проутюжив орудийный расчет горой металла.

Залевский уронил голову. Он не в силах был видеть гибель боевых товарищей. Из бронетранспортеров выскакивали гренадеры. Рукава засучены, в загорелых руках – винтовки. Они бежали ритмично, поддерживая танковую атаку.

– Бей по немцам, – наставлял Залевского Острейко. – Да выбирай тех, которые с нашивками.

Сам он стрелял редко, но Залевский видел, как дважды падали солдаты в горшкообразных касках, со светлыми черенками гранат за поясом.

– Наши отступают, – бормотал Острейко, – собирайся… Я тебя прикрою. Ну, я ведь постарше. Сматывайся, сынок!

Немцы миновали их. Отделения гренадеров продвигались под прикрытием танков, которые прорвали оборонительные линии поляков, в разрывы вливалось все больше пехоты, ждать было нечего.

Залевский развел в стороны выломанные в заборе доски, одна съехала вниз и зацепилась за ранец. Когда Збышек рванулся, брезентовая лямка лопнула…

– Черт с ним! – Он сорвал с плеча ранец. Обернувшись, Залевский увидел, что Острейко сменил позицию и затаился, как кот, что выслеживает мышь. Он прицеливался из винтовки в проход между горящими строениями.

– Проклятье, только бы мне вернуться с подмогой. – Он бросился через сады. – Ему уже пора отходить!

Залевский передвигался одновременно с наступавшими немцами, но те его не видели с дороги: заслоняли изгороди и заросли.

– Я третий, слышишь меня? – долетел до него голос поручика. – Нас атакуют силой до батальона. Да, танки и бронетранспортеры… Я не только их видел… Они давят нас! Хорошо вам говорить: «Продержитесь еще!» Как я могу продержаться без единого орудия? У нас большие потери…

– Танки. Они идут прямо на нас!.. – крикнул связист.

– Тогда улепетывай! – отмахнулся от него поручик. Он еще услышал едва различимый в шуме битвы голос капитана Поляка: – Марек, передай полковнику: танки прорвали нашу оборону… Огонь всей артиллерии на правый фланг! Мы отходим…

Связист, припавший к дверной фрамуге, неожиданно дрогнул и упал ничком, потянув за собой коробку телефонного аппарата; темное пятно расплылось по его спине.

Залевский бросился было бинтовать его.

– Оставь! – отстранил его Качмарек. – Прямо в сердце…

– Пан поручик, там еще обороняется Острейко, он просит подмогу. Хоть несколько человек…

Поручик взглянул в темные, полные отчаяния глаза парня и крикнул:

– Отступать… Там уже немцы.

Они видели зеленые фигуры, перебегающие совсем рядом. Качмарек выдернул чеку из гранаты и швырнул ее на дорогу под ноги бегущим.

Вместе с Залевским они выскочили в сад за домом и еще увидели, как Войтек Наруг, припав к стволу дерева, стрелял через кусты. Два солдата тащили под руки раненого, у того по исцарапанному осколками лицу текла кровь.

– Там Острейко. – Залевский хватал за рукав поручика. – Его отрежут…

– Давай к тем домам, – приказал Качмарек. – Там в беседке – боеприпасы… Набери дисков, сколько дотащишь, и сюда…

Сам он лег рядом с Наругом, тяжело дыша после бега. В руке у Качмарека был автомат убитого связиста.

Залевский послушно бросился за патронами, перемахнул через забор из жердей, разорвав шинель. Навстречу ему попался Валясек с двумя солдатами, которые волокли ящики.

– Залевский, ты куда? Возвращайся на передовую! – рявкнул он.

– Поручик послал меня за патронами…

– А ты что, не видишь? – показал он на ящики. – Мы уже забрали их. Черт возьми, нам бы парочку орудий!

Польская артиллерия целым дивизионом начала бить по краю деревни. Среди немцев возникло замешательство, но танки упорно шли по лугу. Если они оттеснят пехоту, то всех посекут из пулеметов, превратят в сплошное месиво.

Солдаты это прекрасно понимали. Пути для отступления не было.

Оглушенный взрывом, Бачох наконец пришел в себя, выплюнул набившуюся в рот известковую пыль и медленно приподнялся на колени. Он сообразил, что дом разбит прямым попаданием снаряда и стены рухнули внутрь здания. Ему казалось, что его товарищи все еще отдыхают в саду. Он слышал голоса, но не мог понять, о чем говорят.

Прислушавшись, он уяснил, что оказался в расположении немцев.

В проломе между кирпичами он разглядел Острейко, без ремня, с руками, сведенными на затылке, а рядом незнакомого солдата, который прижимал к груди, как младенца, раненую руку, обернутую тряпьем.

Напрасно Бачох искал свой ППШ: тот