слышна.

— Да, но ведь холод...

— У вас здесь прекрасная печь и плотные драпри.

— Но беседка не отапливается.

— Ничего. Оркестранты наденут шинели. Так. Теперь о скрипаче...

— И все это вы собираетесь проделать сегодня к вечеру?

— Да, именно сегодня к вечеру.

— Мне еще никогда не приходилось нарушать закон, — произнес профессор. На его лице появилась натянутая улыбка, которой он пытался скрыть, что выдержка начала ему изменять.

— Едва ли вам представится для этого более подходящий случай, — парировал полковник.

III

Задолго до сумерек начали прибывать фургоны с мебелью. Сначала привезли канделябры и винные бокалы: все это стояло в нераспакованном виде в прихожей, пока не подъехали монтеры; потом появился фургон, нагруженный чуть ли не сотней позолоченных стульев, следом за ним подъехала машина с официантами.

На кухне грузчики вместе с профессорской экономкой угощались пивом, ожидая прибытия грузовика со столами для игры в рулетку. Все остальное необходимое для игры привезли с собой крупье — три важных господина в черных костюмах, прибывшие в изящном собственном автомобиле. Такого количества машин перед своим домом профессор еще никогда не видел. Он чувствовал себя здесь чужим, гостем и медлил у окна своей спальни, не решаясь выйти на лестницу, чтобы не встретиться с грузчиками. А длинный коридор, ведущий из его комнаты, уже был тесно уставлен принесенной снизу мебелью.

Наступили ранние сумерки, и красное зимнее солнце уже исчезло за черными елями. Число машин у входа все увеличивалось. Вначале — одна машина за другой — прибыл целый таксомоторный парк, такси светло-желтого цвета напоминали янтарное ожерелье. Из машин вышла большая группа дородных военных, каждый нес какой-нибудь музыкальный инструмент. Инструменты застревали в узких дверях, их осторожно, с немалым усилием втаскивали в дом. Трудно было вообще понять, как удастся втащить в дом контрабас, похожий на портновский манекен, — когда прошла шея, слишком широкими оказались плечи. Военные стояли вокруг, держа футляры со скрипками, как ружья, на изготовку, а какой-то человек с треугольными нашивками громко подавал советы.

Вскоре перед домом никого не осталось, и над снегом со стороны беседки в восточном духе понеслись приглушенные звуки мелодий. В коридоре что-то загрохотало. Профессор, выйдя из комнаты, увидел, что это упала со стола одна из непонравившихся полковнику люстр. Почти весь коридор занимали вынесенные из кабинета огромный письменный стол, книжный шкаф со стеклянной дверкой и три ящика с книгами. Тогда он схватил Прометея и, спасая его, потащил в свою спальню, хотя из всех вещей, имевшихся в доме, труднее всего было разбить Прометея. Снизу раздавался стук молотков и слышался голос полковника, отдающего приказания. Профессор возвратился в свою спальню, сел на кровать и, чтобы успокоиться, прочел несколько страниц из Шопенгауэра^[7]. Не прошло и часа, как там и нашел его полковник. Он вошел бодрой походкой, в парадной форме своего полка, облегавшей его ноги так, что они казались еще длиннее и тоньше, чем обычно.

— Приближается назначенный час. Почти все готово. Вы не узнаете своего дома, господин профессор. Он совершенно изменился. Приехав сюда, генерал попадет в веселую и непринужденную обстановку. Музыканты будут играть попурри из произведений Штрауса^[8] и Оффенбаха^[9] и кое-что из Легара^[10] — генералу легче узнать именно этих композиторов. Я позаботился, чтобы на стенах развесили соответствующие картины. Спустившись вниз, вы поймете, что это отнюдь не обычная военная операция. Как настоящий солдат, я не упустил ни одной мелочи. Сегодня вечером, профессор, ваш дом превратился в казино на берегу Средиземного моря. Я хотел попробовать замаскировать деревья, но ничего не поделаешь со снегом — до сих пор падает.

— Невероятно, — произнес профессор. — Более чем невероятно. — Из беседки до него доносилась мелодия из «Прекрасной Елены»^[11], с дороги слышался скрип тормозов. Ему показалось, что он находится далеко от своего дома, в какой-то чужой стране. — Прошу меня простить, — продолжал он. — Но я предоставляю вам полную свободу действий. Я ведь едва знаком с господином генералом. Уж лучше я спокойно съем бутерброд в моей комнате.

— Но это абсолютно невозможно, — возразил полковник. — Вы — хозяин дома. Генерал к тому времени уже будет знать ваше имя, хотя вряд ли он ожидает увидеть... Смотрите, гости уже начали съезжаться. Я просил их приехать пораньше, чтобы к появлению генерала все было в разгаре: рулетка вертится, ставки называются, слышится голос крупье, и перед генералом открывается поле битвы — rouge et noir^[12]. Прошу вас, профессор. Сидящие за столами уже заждались. Пора нам с вами открывать бал.

IV

Под предательски тонким слоем свежевыпавшего снега трудно было различить дорогу. Скорость автобуса, выехавшего из столицы, не превышала скорости профессионального бегуна, берегущего силы перед решающим соревнованием.

Пациент почувствовал, что, несмотря на галоши, у него мерзнут ноги, а может быть, его просто знобило при одной только мысли о бессмысленности этой второй за нынешний день поездки. Сейчас на шоссе царило необычное оживление: автобус обгоняли то многочисленные желтые такси, то небольшие спортивные машины, и молодые люди в мундирах и вечерних костюмах со смехом и песнями проезжали мимо. Вдруг раздался повелительный гудок — так обычно сигналят полицейские машины или «скорая помощь» — автобус, пытаясь дать дорогу, неуклюже заскользил и остановился, ткнувшись в голубой сугроб на самом краю дороги. Мимо пролетел большой «бенц», в котором пациент успел увидеть старика с военной выправкой, с усами образца 1914 года, в военном мундире старого покроя и надвинутой на самые уши меховой шапке.

Пассажир вышел из автобуса и направился по дороге, ведущей к дому. Светила почти полная луна, но, не будь у него карманного фонарика, он бы заблудился в лесу. Дорога к дому шла в сторону от шоссе, и свет автомобильных фар не попадал на нее. Проваливаясь в снег, он брел по обочине дороги, твердя про себя свой последний довод, которым хотел убедить профессора. Если и это не удастся, единственное, что тогда остается, — это лечь в больницу, если только у него не достанет мужества броситься в ледяную воду озера и покончить счеты с жизнью. Пассажир почти совсем не надеялся на успех. Он пытался представить себе профессора за его письменным столом, рассерженного его неожиданным поздним визитом. Но ему мерещились почему-то только широко распахнутые крылья бронзового орла и длинный клюв, погруженный во внутренности пленника. Пробираясь