- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (102) »
кроме меня, Алешенька, твои чудеса понимает, — с глубоким вздохом сказала женщина. Добродушное лицо ее стало грустным. Она хотела сказать еще что-то, но Алексей осторожно отстранил ее и прошел в кухню, затворив за собою дверь.
Ну вот, теперь все в порядке, устраивайтесь, а я пошел. На фабрике, возможно, встретимся, — негромко сказал он, обращаясь к Тане, и уже собирался уйти, когда из соседней комнаты донесся старческий, но довольно бодрый голос, в котором слышались нотки раздражения:
— Ты, Алексей, пластинки для циклей мне когда-нибудь обдерешь? Или опять прикажешь самому подпилком елозить? Экой ты беспамятный стал; пустяковое дело для отца выполнить не можешь!
Алексей сразу как-то съежился: неожиданно и с треском лопнул его маленький заговор.
— Сделаю сегодня, отец, к обеду у тебя будут, — проговорил он растерянно.
Из сеней вернулась хозяйка и засуетилась около Тани.
— Вы, голубушка, раздевайтесь. Давайте пальто ваше, на вешалку его… Ох! да у вас ноги-то мокрехоньки! Где это вам помогло? — всплеснула она руками, увидев мокрые Танины чулки и туфли. — Снимайте всё, подсушим…
Не обратив внимания на растерянный вид Алексея, сна сказала с нарочитой вежливостью:
— Вы бы, Алексей Иванович, чемоданы-то в сторонку отодвинули, а то неловко, поставили тут на самой дороге.
— Ладно уж, мама, отменяется сеанс, — хмуро проговорил Алексей. — Разоблачил батя нас с тобой. — Он отставил чемоданы и, сняв кепку, набросил ее на гвоздь у дверей и уселся на табуретку в стороне.
— Вы проходите в комнату… не знаю, как вас по имени-отчеству, — обратилась к Тане хозяйка.
— Называйте просто Таней. А с квартирой я постараюсь сегодня же устроиться. Я совсем не предполагала…
— Да нет, что вы это? Зачем же, — решительно перебила Таню женщина. — Разве только не поглянется вам у нас.
— Не в этом дело, я не капризная, только хлопоты ваши…
— Полноте! Какие там хлопоты, — стала уверять хозяйка. — До войны семья большая была, привыкли к хлопотам. — Она вздохнула и дотронулась до глаз краешком своего фартука.
Радушие женщины тронуло Таню. Она не стала настаивать на своем.
Хозяйку звали Варварой Степановной. Узнав это, Таня удивилась и обрадовалась. Это было имя дорогого для нее человека: имя ее матери, погибшей в самом начале войны.
…Забыв про ранний час, Таня сразу же собралась на фабрику, но Варвара Степановна заявила:
— И не думайте, голодную не отпущу, не ссорьтесь лучше со мной и порядок в хозяйстве не нарушайте, с меня этого чудушка довольно, — сказала она в сторону Алексея.
Он, как бы очнувшись от раздумья, встал, шагнул к двери, сдернул с гвоздя кепку.
— Куда же ты, Алешенька? — спросила Варвара Степановна. — Хоть бы разок вместе со всеми позавтракал. Да и Таню заодно на фабрику проводил бы.
— Пойду, мама. Дело у меня, — бросил он на ходу и, толкнув носком сапога дверь, вышел.
— Вот каждый божий день так, — сокрушенно вздыхая, сказала Варвара Степановна и направилась к русской печи. — Вы уж не сердитесь на него, чудной он… но уж зато честный. А с квартирами в поселке в самом деле плоховато, — говорила она, гремя посудой.
Таня хотела помочь Варваре Степановне, но та и слушать не стала:
— Сама, сама управлюсь, не в диковину! Вы лучше в комнаты пройдите, с дедом моим познакомьтесь. Иван Филиппович! — окликнула она мужа. — Выглянул бы на минутку, гостья к нам.
В ответ из задней комнаты, отделенной занавеской, раздался голос Ивана Филипповича:
— Повремени минутку, Варюша, бросить никак нельзя — клей…
— Ну тогда у себя принимай, — сказала Варвара Степановна и подтолкнула Таню вперед. — Проходите, Танечка, не стесняйтесь, он у меня дед общественный.
3
«Общественный дед» сидел за столом спиною к двери и заканчивал какую-то сложную операцию. Таня остановилась у порога. В лицо ей пахнуло чудесным знакомым запахом древесной стружки, нагретого дерева, клея, острым ароматом спиртового лака и еще чем-то приятным и теплым, но чем именно, она не могла разобрать. Комната, в которую вошла Таня, служила Ивану Филипповичу мастерской. В простенке над столом висел портрет Горького в простой липовой рамке, под ним, в рамке поменьше, — какая-то грамота. На стене слева были развешены скрипки, готовые и разобранные, смычки. В углу стояла этажерка с кусками дерева разных пород, над ней висела полочка с инструментами. Возле стола — шкаф со стеклянными дверцами, через которые виднелись бутылочки и флаконы с лаком. Но самым интересным в комнате был стол Ивана Филипповича со множеством небольших рубанков непривычных форм и тонких, похожих на разные хирургические инструменты, подпилочков. На столе же стоял ящик с набором камертонов, лежали детали скрипок: обечайки, шейки с улиткообразными завитками головок, деки… Подойдя ближе к столу, Таня залюбовалась руками Ивана Филипповича. Не отрывая глаз от работы, он брал нужный инструмент или деталь. Длинные, узловатые в суставах пальцы его действовали как пальцы хирурга: быстро, без торопливости, без лишних движений. Закончив работу, Иван Филиппович обернулся — теперь можно было и поздороваться. Он глянул на Таню поверх очков совсем еще молодыми глазами. На щеках шевельнулись морщинки. Густые усы, нависшие над гладко выбритым подбородком, дрогнули. «Как он похож на Горького!» — подумала Таня. Мастер встал и протянул руку: — Присаживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста, вот сюда. Будем знакомы: Иван Соловьев, скрипичный мастер. — Он показал на кресло возле стола. — Располагайтесь… Таня назвала себя и послушно уселась. — Вы скрипки чините? — спросила она. — Да нет, я новые инструменты делаю, — с доброй улыбкой ответил он. — С малых лет деревцем балуюсь. — И на стене это всё вашей работы скрипки? — Всё, что здесь видите, своими руками делал, — с гордостью ответил Иван Филиппович и добавил задумчиво: — Люблю я это самое, у матушки природы тайны выпытывать, из деревца душу добывать, чтобы пело по-настоящему. А вы, простите, сами-то по какой специальности? — Я инженер-мебельщик, — ответила Таня, — на мебельную фабрику приехала. — Так, так. Значит, мы с вами вроде как бы родственники, — засмеялся Иван Филиппович. — Прямо из института или практику уже имели? — Я на вечернем отделении училась шесть лет, а работала в Москве на фабрике. Начала подсобной работницей, кончила мастером. Теперь сюда направлена. — Ну что ж, это хорошо, поживите у нас, на Урале. Хороший здесь край. Прежде-то бывали или нет? — Всю войну в Новогорске жила, совсем недалеко от вас. — Да, километров- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (102) »