тот, какой он ожидал, но и все на поляне было не тем. Давление на голову усилилось, словно какая-то сила пыталась прижать его к земле и раздавить о ее твердую поверхность, как жука. Аленка висела на спине тяжелым мешком, и Глеб с усилием поднялся. Он снял пилу с тормоза и, сжав зубы, приступил к работе, делая направляющий надпил, как учил его Сергей сто лет назад. Пила вошла в дерево без малейшего усилия, и в тот момент, когда цепь коснулась ствола, огромная волна покатилась по лесу.

Деревья скрипели и раскачивались, в неистовстве носились кругами испуганные звери. Птицы, потеряв способность ориентироваться, врезались в стволы и падали на землю. Глеб почувствовал сильную боль в груди, и в этот момент объятия Аленки вдруг ослабли. Он оглянулся и увидел, что девочка близка к обмороку. Глаза ее закатились, она открыла рот и часто дышала. Огромные темные твари, окружавшие поляну, приблизились и быстро проносились в паре шагов от них, ожидая, когда девочка потеряет сознание. Глеб остановил пилу и снял куртку. Он обвил руки Аленки вокруг своей талии и связал их рукавами. Девочка шевельнулась и опять затихла.

Сквозь сгущающийся мрак Настя едва могла разглядеть, что происходит на поляне. Она видела, как Глеб на несколько минут прервал работу, чтобы привязать к себе Аленку, видела, как он снова поднял пилу, а потом невидимая сила надавила ей на плечи, заставив сесть на землю. Лиза тяжело навалилась на дочь, и тут над ними завибрировал громкий рев, очень низкий, прерывистый, отдаленно напоминающий замедленный собачий лай. Тьма на поляне сгустилась, и Настя больше не видела и не слышала ничего, кроме ползущей по земле темноты и жуткого завывания гибнущего существа.

Глеб навалился на дерево плечом и нажал изо всех сил. Распил треснул, и огромный ствол, с шумом рассекая густой воздух и ломая деревья, словно спички, упал. Глеб с трудом распрямился. Спина чудовищно болела. Болели руки, болела голова. Но оставалось еще пять колонн. И он должен уничтожить каждую. Глеб подобрался к соседнему стволу и прижал пилу к гладкой коре.

Убежище. 10 часов 23 минуты

Белый свет, укрывший их и предоставивший убежище, стал меркнуть. Анна стремительно теряла силы, отдавая все, что еще оставалось Аленке. Но ручей иссякал.

— Потерпи, милая. Потерпи, моя маленькая девочка. Еще немного и все кончится. Все кончится.

Степан смотрел вдаль. Сквозь истонченную пелену убежища он мог видеть, как гибнет лес. Деревья иссыхали, и с них большими кусками осыпалась кора. Воздух наполнился громким треском и скрежетом падающих стволов. А еще Степан видел лица. Много-много человеческих лиц: мужские, женские, детские; изможденные и перекошенные; молодые и старые. Некоторые он узнал, но большинство никогда раньше не видел. И ему пришло в голову, что это память. Память того существа, которое гибнет теперь под топором. Оно помнит всех, каждого, и никогда не забудет. Наступит день, быть может он еще далеко, когда оно снова возродится к жизни и вспомнит всех. Потому что ничего не бывает безнаказанным. Рано или поздно, грядет расплата, и грехи отцов падут на головы детей.

Степан опустил глаза. Его силуэт задрожал и исчез.

Лес. Полдень.

Глеб заглушил пилу и уронил ее на землю. Он едва осознавал, что делает и где находится, и действовал по инерции, механически, не думая, делал свое дело. Он прижался к надпиленному стволу, последнему из жуткой шестерки, и надавил всем весом, едва удержавшись на ногах, когда тот, пронзительно заскрипев, стал падать. И едва он коснулся земли, как лес взорвался шумом и движением. Кора на деревьях морщилась, мертвела и ошметками осыпалась вниз. Коричневым дождем посыпалась листва. По стволам взметнулись орды насекомых, словно приливные волны, они затопили все. Трава быстро желтела и гнулась к земле, загнивая на глазах. На краю поляны, обнявшись, сидели Настя и Лиза, а вокруг умирал лес. Они смотрели на Глеба.

Он опустился на колени и отвязал Аленку. Ее ладони были холодными, как лед. Глеб сжал их руками и принялся растирать, морщась от боли. Девочка качнулась и упала.

— Нет, Аленка — нет!

Глеб схватил ее за грудки и притянул к себе, чувствуя как жгут глаза, словно кислота, слезы. Так не должно было кончиться. Он прижался головой к ледяному лбу девочки.

Аленка вздрогнула и судорожно вздохнула. Ее глаза метнулись за спину Глеба, расширились, и в них отразилась ужасная, бесконечная боль одинокого ребенка.

— Мама! — крикнула она.

И зарыдала.

ЭПИЛОГ

Газета «Волоколамка» от 28 мая 2006 года

«Эпидемию, охватившую поселки Титовка и Горенино, удалось локализовать. Начиная с 26 мая, новых случаев заболевания отмечено не было. Как прокомментировали нам представители МЧС, мы имеем дело с новым штаммом вируса гриппа. По предварительным данным, число погибших составляет 27 человек, еще 59 находятся в районной больнице в состоянии разной степени тяжести. Работа специалистов на месте продолжается.

До сих пор остается без объяснения гибель более 100 гектаров леса в районе эпидемии. Экологи выделяют почти полный перечень известных поражений деревьев: от рака до некроза».

Это первая вырезка из тех, что я собрал за полтора года. Все они аккуратно приклеены к листам большой амбарной книги, которую я нашел на кафедре и увел потихоньку. Есть еще несколько фотографий и кое-какая сопроводиловка из Интернета. Смотреть на все это и больно, и любопытно. Хотя теперь больше любопытно, чем больно. Все эти полтора года я искал ответ на вопрос: что же произошло с нами?

Об этом не с кем поговорить.

Настю в последний раз я видел на похоронах тети Иры, а, через пару дней, на том же кладбище похоронили и знахарку. Ее знакомый из Москвы — Федор, он тоже умер. А мы, все остальные, выжили. Странно. И больше ничего друг другу не сказали, кроме того, что было сказано в лесу, когда все кончилось. Тоже — странно. Как будто специально постарались разойтись, как можно дальше.

После того, как все немного улеглось, я много читал про различные эпидемии. Меня интересовала, прежде всего, хроника событий. А потом я увлекся анализом. Решил посмотреть на дело с другой стороны, все равно в биологии я ничего не понимаю. И вот тут-то, я и наткнулся на книжку Ричарда Престона. То, что он говорил в ней, оказалось настолько созвучно моим собственным мыслям на тот момент, что я тщательно переписал эти строки в свою амбарную книгу. Вот они:

«Возникает естественное предположение — не есть ли все эти вирусы ответ Природы человечеству? Человечества стало слишком много. Оно стало себе слишком много