- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »
самому посмотреть на рахманские диковины, да все как-то не приходилось. А тем временем минул год, и опять наступила зима.
4
Вечером 4 декабря жандарм принес мне записку, которою дежурный чиновник звал меня позже, в одиннадцать часов, к губернатору. – Вы, кажется, здешний уроженец? – спросил меня губернатор, когда я вошел к нему по этому зову. Я отвечал утвердительно. – Вы живали в К—ом уезде? – Я там, – говорю, – провел мое детство. К—ой уезд мое родное гнездо. – И у вас там много знакомых? – продолжал спрашивать губернатор. «Что за лихо!» – подумал я, выдерживая этот допрос, и отвечал, что я хорошо знаю почти весь уезд. – У меня к вам есть просьба, – начал губернатор. – Пишет мне из Парижа князь Кулагин, что послал он в свои здешние имения англичанина Дена, человека сведущего и давно известного князю с отличной стороны, а между тем никак не огребется от жалоб на него. Сделайте милость, – не в службу, а в дружбу: съездите вы в К—ой уезд, разузнайте вы это дело по совести и дайте мне случай поступить по совести же. Поехал я в город К. в эту же ночь, а к утреннему чаю был у моей матери. Там о жалобах к—ских крестьян на Дена и слуху нет. Спрашиваю матушку: «Не слыхали ли, как живут рахманские мужики?» – Нет, мой друг, не слыхала, – говорит. – А впрочем, что им при Стюарте Яковлевиче! – Может быть, – говорю, – он очень строг или горяч? – В порядке, разумеется, спрашивает. – Сечет, может, много? – Что ты! что ты! Да у него и розог в помине нет! Кого если и секут, так на сходке, по мирской воле. – Может быть, он какие-нибудь другие свои делишки неаккуратно ведет? – Что ты начать-то хочешь? – Как, говорю, – он к красненьким повязочкам равнодушен ли? – О, полно, сделай милость, – проговорила мать и плюнула. – Да вы чего, матушка, сердитесь-то? – Да что ж ты глупости говоришь! – Отчего же глупости? Ведь это бывает. – Подумай сам: ведь он женатый! – Да ведь, родная, – говорю, – иной раз и женатому невесть что хуже холостого снится. – Эй! поди ты! – опять крикнула мать, плохо скрывая свою улыбку. – Ну чем же нибудь он да не угодил на крестьян? – Что, мой друг, чем угождать-то! Они галманы были, галманы и есть. Баловство да воровство – вот что им нужно.5
Объехал два, три соседние дома, – то же самое. На Николин день в селе ярмарка. Зашел на поповку, побеседовал с духовными, стараясь между речами узнать что-нибудь о причинах неудовольствия крестьян на Дена, но от всех один ответ, что Стюарт Яковлевич – такой управитель, какого и в свете нет. Просто, говорят, отец родной для мужика. Что тут делать? Верно, думаю себе, в самом деле врут мужики. Так приходилось ни с чем и ехать в губернский город. В городе К. я заехал, без всякой цели, к старому приятелю моего покойного отца, купцу Рукавичникову. Я хотел только обогреться у старика чайком, пока мне приведут почтовых лошадей, но он ни за что не хотел отпустить меня без обеда. «У меня, – говорит, – сегодня младший сынок именинник; пирог в печи сидит; а я тебя пущу! И не думай! А то вот призову старуху с невестками и велю кланяться». Надо было оставаться. – Тем часом пойдем чайку попьем, – сказал мне Рукавичников. Нам подали на мезонин брюхастый самовар, и мы с хозяином засели за чай. – Ты что, парень, был у нас волей, неволей или своей охотой? – спросил у меня Рукавичников, когда мы уселись и он запарил чай и покрыл чайник белым полотенцем. – Да и волей, и неволей, и своей охотой, Петр Ананьич, – отвечал я. Я знаю, что Петр Ананьич человек умный, скромный и весь уезд знает как свои пять пальцев. – Вот, – говорю, – какое дело, и пустое, да и мудреное, – и рассказал ему свое поручение. Петр Ананьич слушал меня внимательно и во время рассказа несколько раз улыбался; а когда я кончил, проговорил только: – Это, парень, не пустое дело. – А вы знаете Дена? – Как, сударь, не знать! – Ну, что о нем скажете? – Да что ж о нем сказать? – проговорил старик, разведя руками, – хороший барин. – Хороший? – Да как же не хороший! – Честный? – И покору ему этим нет. – Строг уж, что ли, очень? – Ничего ни капли не строг он. – Что ж это, с чего на него жалуются-то? – А как тебе сказать… очень хорош, – похуже надо, вот и жалобы. Не по нутру мужикам. – Да отчего не по нутру-то? – Порядки спрашивает, порядки, а мы того терпеть не любим. – Работой, что ли, отягощает? – все добиваюсь я у Рукавичникова. – Ну какое отягощение! Вдвое против прежнего им теперь легче… А! да вот постой! вон мужичонко рахмановский чего-то приплелся. Ей! Филат! Филат! – крикнул в форточку Рукавичников. – Вот сейчас гусли заведем, – прибавил он, закрыв окно и снова усевшись за столик. В комнату влез маленький подслеповатый мужичок с гноящимися глазками и начал креститься на образа. – Здравствуй, Филат Егорыч! – сказал Рукавичников, дав мужику окреститься. – Здравствуй, батюшка Петр Ананьич. – Как живешь-можешь? – Ась? – Как, мол, живешь? – А! Да все сла те богу живем. – Дома все ли здорово? – Ничего будто, Петр Ананьич; ничего. – Всем, значит, довольны? – Ась? – Всем, мол, довольны? – И-и! Чем довольными-то нам быть. – Что ж худо? – Да все бог его знает; будто как не вольготно показывается. – Управитель, что ль, опять? – Да, а то кто ж! – Аль чем изобидел? – Вот завод затеял строить. – Ну? – Ну и в заработки на Украйну не пущает. – Никого? – Ни одного плотника не пустил. – Это нехорошо. – Какое ж хорошество! Барину жалились; два прошения послали, да все никакой еще лизируции. нет. – Поди ж ты горе какое! – заметил Рукавичников. – Да. Так вот и маемся с эстаким с ворогом. – Видите, какой мошенник ваш Ден! – сказал, обратясь ко мне, Рукавичников. Мужик в меня воззрился. – А вот теперь я вам расскажу, – продолжал мой хозяин, – какой мошенник вот этот самый Филат Егорыч. Мужик не обнаружил никакого волнения. – Господин Ден, ихний управляющий, человек добрейшей души и честнейших правил… – Это точно, – встрел мужичок. – Да. Но этот господин Ден с ними не умеет ладить. Всё какие-то свои порядки там заводит; а по-моему, не порядки он заводит, а просто слабый он человек. – Это как есть слабый, – опять подсказал мужичок. – Да. Он вот у них другой год, а спросите: тронул ли он кого пальцем? Что, правду говорю или вру? – Это так. – Вот изволите видеть, им это не нравится. Наказания его всё мягкие, да и то где-где соберется; работа урочная, но легкая: сделай свое и иди куда хочешь. – Ступай, значит. – Что? – Сделамши свое, – ступай, говорю, куда хочешь, – повторил мужичок. – Да. Ну-с, а они вот на него- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (5) »