за всю жизнь наблюдал такое один раз, и тогда больной погиб. А вашему парню повезло, повезло. В общем, так, я забираю его в больницу, дома оставаться ему нельзя, мало ли что, поздние осложнения и все такое. Давайте соберите ему кое-что и в путь.

— Ох, Леонид Афанасьевич, а без больницы никак нельзя?

— Никак, — категорично сказал врач.

Мама опять зарыдала и пошла собирать вещи в больницу. В это время в коридоре что-то загремело, упал какой-то таз или ведро, после чего в дом завалился Павел Александрович.

Он своей громоздкой фигурой заполнил почти всю комнату.

— Что тут у нас происходит?! — забасил он. — Люда, ты, что ли, заболела, смотрю, машина санитарная стоит?

— Паша, ты не волнуйся только, сегодня Вовку молния ударила, — пролепетала мама.

— Что-о, — взревел отец, — я вам сколько раз говорил не прыгать под дождем, когда гроза идет. Ну, Вовка, вернешься из больницы, получишь у меня. А ты, Мишуня, тащи сюда ремень! Сегодня твоя жопа за себя ответит и за Вовку.

— Паша, ты что, людей бы хоть постеснялся, — воскликнула Людмила Николаевна, густо покраснев.

— Да, действительно, Павел Александрович, у вас методы воспитания дедовские какие-то, надо вам их менять, — вмешался доктор.

— Леонид Афанасьевич, я вас, конечно, уважаю, — ответил Павел Александрович, — но другие методы на этих башибузуков не действуют. Я их еще мало колочу, надо бы больше.

Когда Вовка в сопровождении матери и доктора вышел на улицу, то обомлел: почему-то, прекрасно уже зная, в каком году находится, ожидал увидеть обычную машину «скорой помощи», а тут стояло какое-то чудовище, он не мог даже понять, что это за марка. Но тут его нетерпеливо подтолкнули сзади.

— Ну, чего встал, машины, что ли, не видел никогда, — сказал ему врач, и Вовка полез по приставной лестнице в фанерный короб.

Внутри было совсем темно, и он на ощупь нашел жесткое сиденье, уселся на него и только чертыхнулся, когда не обнаружил ремней безопасности.

Врач сел в кабину рядом с водителем, и машина, зарычав, двинулась, в темноту, а на крыльце, освещаемые тусклой лампочкой из открытой двери, темными силуэтами виднелись его родители и брат.

Минут двадцать спустя поездка закончилась, они остановились у двухэтажного каменного здания, около которого горели два фонаря, болтавшиеся от ветра. Когда Вовка вылез из машины, водитель уже колотил ботинком в запертые двери.

Но все же кто-то внутри наконец проснулся, в окне приемного покоя загорелся свет, а двери открылись, и оттуда высунулась усатая физиономия пожилой санитарки.

— Ну, чо ты, Демьяныч, колотишь, двери ведь пробьешь, тебе сколько раз говорили, звонок для этого есть. Вот сейчас дам шваброй по башке, будешь знать, как двери ломать!

— Да ладно ворчать, Наталья Петровна, давай открывай, — подошел к дверям Леонид Афанасьевич.

— Ой, да никак вы, Леонид Афанасьевич, нынче дежурите, я-то и не знала, проходите скорее, кого это вы нам привезли? — заюлила санитарка.

Двери распахнулись шире, и приехавшие прошли вовнутрь. Приемный покой представлял собой маленькую комнату с кушеткой и письменным столом, на котором стоял старый аппарат Рива-Роччи, склянка со шпателями и термометрами.

Вовку посадили на кушетку, а доктор исчез в дверях, которые выходили в высокий широкий коридор с мраморными полами. Оттуда несло карболкой.

Через несколько минут послышались шаги, это шли Леонид Афанасьевич и еще один врач, помоложе, который все пытался что-то выспросить у старшего товарища.

Они вновь раздели Вовку и полюбовались картинкой на коже его спины. Но на этот раз ему все же удалось увидеть в трюмо, стоявшем в раздевалке, часть своей спины с багровым следом молнии. Санитарка отвела его затем в душ и, после помывки под жидкой струей теплой воды, выдала ему полотенце и больничную одежду, которая была велика на несколько размеров. Но после того как он закатал рукава и брюки, все вроде стало нормальным, и его отвели в палату, где уже спали сладким сном несколько человек.

Утро пришло неожиданно. Из открытой форточки веял прохладный ветерок с запахом травы, цветов и прошедшего ночью дождя. Вовка сначала даже не понял, где он находится, ему показалось, что он в своем загородном доме под Москвой, и сейчас надо вставать, чтобы ехать в спортивный лагерь. Но заводской гудок за окном быстро нарушил его иллюзии. Зато соседи по палате отреагировали на этот гудок вполне предсказуемо. Они проснулись и начали приводить себя в порядок.

Один из больных, однорукий пожилой мужчина, глянул в Вовкину сторону и удивленно спросил:

— А ты, парень, когда сюда попал, вчера тебя вроде не было видно?

Вовка без особого желания ответил:

— Да вот молнию словил, меня и запихали сюда…

— Ух ты! Вот это дела! — восхитились больные. — Смотри-ка, живым остался, ну ты и везунчик.

Однорукий, пристально глядя на Вовку, сказал:

— Увы, не всем так везет, мимо меня вот осколок не пролетел.

Лежащий в углу палаты старый, заросший бородой дед не преминул заметить:

— Хватит тебе, Валентиныч, бога гневить, ты живой остался и на ногах, а сколько народа полегло.

В это время в палату заглянула санитарка и завопила:

— Ну, сколько можно лясы точить, вперед на завтрак, скоро Ирина Васильевна на обход придет.

Вовка вскочил с кровати, и в палате сразу раздался дружный возглас удивления:

— Эко тебя раскрасило, пацан, — прокряхтел дед, — в тюряге такую наколку не нарисуют!

Вовка хотел накинуть больничную рубашку, но столпившиеся вокруг любопытные не давали ему этого сделать.

— Да отвалите вы все нафиг, — пробурчал он, и тут же получил подзатыльник от одного из взрослых.

Нетренированное тело подростка плохо повиновалось его командам, но вбитые с детства навыки не подвели. Удар без замаха в челюсть — и мужчина уселся на пол, недоумевающе глядя по сторонам и потирая лицо. В палате наступила мертвая тишина.

— Ну что уставились, — вызывающе пробурчал Вовка, — в следующий раз подумает, как подзатыльники раздавать.

Он вышел в коридор и по запаху начал искать столовую.

В палате, когда Вовка оттуда ушел, старый дедок сказал:

— Ну и молодежь пошла, слова ей не скажи, сразу в морду бьет. Эй, побитый, хватит на полу сидеть, давай подымайся.

— Нет, вы все видели? Этот хмырь меня ударил! — внезапно вернулся к жизни сидевший на полу мужик. — Ну, это дело ему так не пройдет.

— Отвянь, Игорек, ты сам первый начал, — успокаивающе сказал однорукий, — а паренек, видать, боксер, как он тебя ловко приложил. Тебе лучше помолчать, а то выпишут на хрен, и будешь свой геморрой дома лечить.

После этого все пошли на завтрак, и только деду