письма и статьи в защиту Литературного института, в защиту «лицея» нашего, на самое существование которого вот уже тридцать лет беспрестанно посягают противники его.

Луговской был воспитателем добрым, но суровым. Иногда после его семинара молодые поэты выходили как из бани… Красные, взъерошенные, пропаренные, что называется, до костей. Но никто не обижался на Луговского. Знали, что за судьбу настоящих талантливых людей он будет бороться, принципиально, настойчиво, до конца.

Когда в одном из украинских издательств пытались перекроить книгу молодой поэтессы Юнны Мориц, с протестом выступил и Володя Луговской…

Я знал о том, как перегружен Володя. В последние годы он опять и много ездил и много писал. Это был замечательный взлет его творчества, орлиный взлет, за которым все мы следили с надеждой и радостью. И все же, когда созданы были Высшие литературные курсы, я упросил Володю принять участие в их работе, взять руководство еще одним творческим семинаром, семинаром самым трудным, в котором объединились поэты разных национальностей.

Он согласился. Он любил работать с поэтами разных республик, приносящих в литературу воздух своей страны — ледяной Чукотки и знойного Таджикистана. Он много переводил и друзей своих и учеников. Многие, многие ныне маститые поэты наших республик не забудут своего заботливого, строгого, сердечного и терпеливого учителя.

Проходишь, бывало, мимо аудитории, где занимается Луговской, и слышишь разноязычный говор его учеников. Он требовал прежде всего (не доверяя подстрочникам) прочесть стихи в оригинале. Веселый смех, могучий бас «мэтра»… И сердце радуется. Живы наши традиции, жив замечательный «лицей» наш, жив «дядя Володя»…

10

В последний год жизни Луговского (последний… Как горько писать это слово!) мы жили в Доме творчества, в Переделкине. Он работал над книгой «Середина века»… Он был уже тяжело болен. Но работал страстно, неудержимо. Он боялся не успеть. У него было много замыслов. Я никогда не видел его в состоянии такой «одержимости». Любитель поговорить с друзьями, «потрепаться», он запирался в своей узкой келье (№ 13) и писал, писал, писал. Днем и ночью.

И сюда приезжали молодые поэты. Их принимал он всегда. С сожалением отрывался от рукописей своих и слушал в саду, на скамеечке, их стихи, входил во все их нужды, редактировал их книги, звонил, помогая им, в институт, в издательства, в Литфонд.

Мы хотели оградить его от «нашествия». Но в этом вопросе он был непреклонен.

— Это необходимо, — говорил он. — Что делать, что делать… Ну, напишу на одно стихотворение меньше… Они допишут за меня…

…В эту ночь не спалось… Я вышел посидеть на скамеечке перед домом, где часто сиживали мы с Володей Луговским, философствовали о жизни, о творчестве.

Недавно здесь я (не поэт) читал ему таежные свои стихи, и мы говорили о верности, о партии, о сложных судьбах человеческих.

Долго говорили и долго молчали.

…Окно комнаты Луговского светилось. И мне казалось, что я слышу биение его сердца и стук его машинки…

Вдруг окно померкло. Стукнула дверь, и Володя вышел, опираясь на массивную свою трость.

Мне показалось, что он обрадовался, увидев меня на скамейке.

Он подошел, сел. Морозный воздух пенился от его дыхания. Без всякого предисловия прочел он мне только-только рожденные строчки:

…Работая в Переделкине, я часто прохожу мимо этой скамейки… Сижу на ней в бессонные ночи… И всегда мне кажется, что вот сейчас отворится дверь, выйдет Володя, подойдет ко мне и скажет:

Но дверь не открывается. Никто не выходит. Володи уже нет. И только память о нем неизгладима.

Примечания

1

Иван Андреевич Козлов — профессиональный революционер, большевик с 1905 года, впоследствии автор книг «В крымском подполье», «Жизнь в борьбе» и др.

(обратно)

2

Кстати говоря, сын Георгия Ахтырского Николай, продолжая дело отцов своих, без отрыва от производства кончил техникум, и сейчас он конструктор, принимал участие в создании первого советского газотурбовоза.

(обратно)

3

Зон — антрепренер дореволюционного опереточного театра в Москве.

(обратно)

4

«Мариэта» и «Пупсик» — модные в 1914 году пошлые куплеты.

(обратно)

5

Филиппе Томазо Маринетти — итальянский футурист, известный своим «трюкачеством» и атаками на реализм. После прихода к власти в Италии фашизма стал одним из ближайших сотрудников и бардов Муссолини. — А. И.

(обратно)

6

Квартира Фурманова (ныне улица Фурманова).

(обратно)