Кристина Борис Роковой мор

Город охватила неизвестная до нынешнего времени эпидемия. Народ, ещё вчера пребывающий в здравии, чах и редел. Поначалу болезнь была похожа на обычную простуду, однако, как показывало время, хворь не спешила отступать и высасывала все жизненные соки с несчастных больных.

Местные лекари пытались найти способ вылечить жителей от этой коварной напасти, однако, позже, сами становились жертвами и, наравне с теми, кого они пытались вылечить, лежали и теряли свои силы.

“Лишь бы ворота не закрыли, иначе нам придёт конец…” — в страхе шептались между собой жители, однако никто не давал подобного приказа. Люди, имевшие власть в этом городе, сбежали при первых смертях, потому жители были предоставлены сами себе.

Горожане не смели покидать город, поскольку боялись, что коварная хворь может унести жизнь человека за пределами города, и его близкие так и не успеют с ним попрощаться. Болезнь была опасна тем, что человек, утром ещё пребывавший в здравии, мог к полудню чувствовать лёгкое недомогание, а к вечеру страдать от судорожного жара.

Пределы города были полны ям, в которых копились тела умерших несчастных. Улицы опустели, а окна были тщательно закрыты. Лишь только ночью на улицах, словно по артериям, прохаживались люди и занимались делами: хоронили умерших, торговали, проветривали и окуривали комнаты.

Всё это происходило ночью, потому что люди были уверены, что хворь в темноте слаба. К тому же было понятно, кого днём болезнь не затронула.

Приезжих уже не было — весть о хвори, охватившей город, распространилась далеко за пределами стен. Город навещали лишь бесстрашные “пророки”.

Это были люди, в которых война, голод и мор были источниками наживы. Отъявленные негодяи зарабатывали на страхах и, если его было недостаточно, искусственно наводили, чтобы получить свою выгоду. Это были кочевники и питались они исключительно несчастьем. Если город процветал, то такие люди точно не переступали главных ворот.

Воспользовавшись бесправием и почти полнейшим отсутствием лекарей, негодяи стали называть себя “пророками”, пришедшие с особой миссией. Самозванцы, исследовавшие ситуацию в городе, собирались по ночам и вещали о том, что город наказан богом за грехи, но только слово посланников бога сможет направить их на верный путь.

“Если же хворь окончательно вас поглотила, значит Господь решил, что ваше время на земле закончилось, и ему лучше увидеться с вами лично. Значит ваш грех слишком силён, и только личная встреча сможет её искупить. Возможно, вы слишком много предавались гневу или зависти.”

Окутанный невежеством и страхом, народ внимал словам пророков и стекался по ночам на главную площадь, чтобы послушать наставления от так называемых “посланников Господа”.

Оставшиеся в живых священники твердили, что эти странные люди завлекают в свою секту, однако, к несчастью, служители церкви стали следующими жертвами хвори, поскольку они постоянно общались с больными, ухаживая за ними.

“Вот видите. Священники подверглись хвори, поскольку имели за собой грехи, скрываясь под саном. А это ещё больший грех. Лицемерие!” — вторили пророки на скорбь народа.

Вскоре то, чего добивались самозванцы, стало приносить свою прибыль. Оставшиеся в живых люди, обезумевшие от горя, верили всему, что говорили им лжецы.

“Смерть — искупление за ваши грехи. Приносите всё имущество на площадь. Избавляйтесь от него. Золото — источник греха и хвори! Ваше тело, сосуд божий, превратится в прах, а золото, поддерживаемое грехом, не испариться. Вот вам доказательство!”

Была проведена сцена с выздоровлением легко внушаемой престарелой женщиной, чтобы укрепить сказанное. Когда она умерла через несколько дней, пророки сослались на естественную старость:

“Видите, она избавилась от золота и победила хворь, позволил Господу забрать её к себе от естественной смерти. Она не мучилась от жара и судорог. На её лице застыла блаженная улыбка. Вот вам доказательство!”

Народ внимал всему и покорно избавлялся от имущества. Естественно золото забирали самозванцы и, собрав достаточно, чтобы унести с собой, не успев заразиться, исчезали, ссылаясь на то, что бог отправил их на помощь в другой город. На их место иногда приходили другие любители наживы.

Оставался неизменным лишь один самозванец-лидер, среди отъявленных мерзавцев по имени Августин. Именно он, старец с добрым, даже слащавым лицом, наблюдал, кто приходил и уходил из города, чтобы не подпустить чужих негодяев, желавших попытать удачу в добыче денег.

Однако не только лицемеры должны были получить позволение уйти или выйти из города — теперь и простое население с большим трудом могло покинуть город, чтобы не получать возможности узнать какие-либо вести или добыть лекарство.

Народ чах и уменьшался с каждым днём. Однажды, сообразительный юноша, только-только переступивший черту детства, в пылу распираемого чувства несправедливости, назвал Августина обманщиком.

“Мы умираем с каждым днём всё больше и больше! Вчера не стало моей сестры. Она была младенцем. Чем она прогневила бога? За что он её забрал? Если вы умеете лечить, то почему этого не делаете? У вас на всё есть отговорка!

Вы воруете наши деньги! Вы ждёте нашей смерти до последнего вздоха, чтобы обчистить всё! Уходят одни с награбленным и приходят другие! А ничего не меняется! Вы специально нас закрыли, чтобы погубить!

Если в этом мире есть справедливость, то завтра правда восторжествует! Я вызываю вас, Августин на честный бой! Я готов биться за правду. Я буду биться за правое дело на рассвете до смерти кого-то из нас!

Если погибну я, значит правда на вашей стороне. Значит я струсил и решил умереть от меча, чем в ожидании своей кончины от мучительной болезни.

Если же вы, Августин, значит вы лжёте. Ворота откроются, а ваши прихвостни покинут город, захватив с собой лишь ваш труп.”

Народ всполошился от такой дерзости. Среди некоторых людей закрадывались сомнения, поскольку время имеет свойство вразумлять даже самых неразумных. Однако некоторые люди до сих пор слепо верили старцу и не видели очевидного. Мнения разделились.

Старец замешкался и, подавив эмоции, спокойно начал свою монотонную речь:

— Неслыханная дерзость. К сожалению, я это знал — мне говорил об этом наш Господь. Потому вынужден был оставаться в этом городе до тех пор, пока данное пророчество не обретёт сущность. И этот момент наступил.

Что ж, мне горестно, что такой тяжкий грех сомнения вовлёк на себя этот едва окрепший юноша, который мог бы прожить весьма долгую жизнь…

— Так сдержите своё слово — выйдете