Дмитрия, бывшей царицы Марии Федоровны, о самозванце писали: “Был на Московском государстве, и церкви Божий осквернил, и веру христианскую хотел попрати, взял девку из Польши латинския веры и не крестил ее, венчался с нею в соборной церкви Пречистыя Богородицы, и помазал ее миром, и венчал ее царским венцом, и учинити хотел в Российском государстве люторскую и латынскую веру, и, по своему злокозненному умыслу, всех хотел от Бога отвести”.^[3]

Марина Мнишек и ее отец случайно уцелели во время мятежа 17 мая 1606 г., хотя и их жизни угрожала реальная опасность. Правительство нового царя Василия Ивановича Шуйского взяло их под свою защиту, так как понимало, сколь нежелательны были бы последствия их гибели в Москве.

Неожиданно правительство столкнулось с непризнанием его власти в землях, ранее активно поддерживавших Лжедмитрия I. Содержание поляков в Москве провоцировало москвичей на новые грабежи. Чтобы обеспечить безопасность “интернированных” поляков, было принято решение разослать их по разным городам под присмотром специально назначенных приставов. Местом ссылки стали замосковные города Тверь, Кострома, Ростов, Ярославль.

В августе 1606 г. из Москвы отправили караван почти в 400 человек с оружием, лошадьми, сохранившимся скарбом, — увозивший из столицы неудачливую царицу Марину Мнишек и ее отца. Местом их конечной остановки был выбран Ярославль. На полтора года этот город стал их пристанищем. В это время оба правителя, Василий Шуйский и Сигизмунд III, столкнулись с серьезнейшими внутренними проблемами, с выступлениями своих подданных: в России — под знаменами Ивана Болотникова, в Речи Посполитой — под хоругвью краковского воеводы Николая Зебжидовского. Но даже занятые внутренними распрями, монархи не могли забыть о межгосударственном кризисе, во многом влиявшем на настроение московских служилых людей и польской шляхты.

Летом 1607 г. Сигизмунд III отправил в Москву посольство С. Витовского и Я. Соколиньского, чтобы решить судьбу попавших в ссылку поляков и заключить перемирие с царем Василием Шуйским. Одновременно на юге России появился новый самозваный “царь Дмитрий Иванович”. В конце 1607—начале 1608 г. он собрал целое войско, в него входили бывшие сторонники Лжедмитрия I и бежавшие из Речи Посполитой участники рокоша (восстания) Николая Зебжидовского. Поскольку в глазах Сигизмунда III они были изменниками и ушли в Россию вопреки его воле, в отношении этого периода нельзя говорить об открытой интервенции Речи Посполитой в русских землях.

Согласно заключенному в июле 1608 г. перемирию, все задержанные в Московском государстве поляки должны были отправиться на родину. Однако Марина Мнишек, выехавшая вместе с отцом из столицы к польским границам, была перехвачена отрядом Лжедмитрия II и доставлена в его подмосковный лагерь Тушино. Не без скандала при встрече с так называемым “мужем” и под давлением со стороны отца Марина Мнишек приняла навязанную ей роль. Появление Марины Мнишек в лагере “Тушинского Вора” (так называется самозванец в русских источниках) стало, образно говоря, козырной картой в игре Лжедмитрия II и еще более упрочило его положение. “Смута” ширилась и проникала в замосковные города, в том числе и те, которые еще недавно были местом ссылки поляков — Кострому, Ярославль, Вологду. Вчерашние пленники въезжали туда как лучшие гости. Правда, продолжалось это недолго, и уже в конце 1608—начале 1609 г. по многим присягнувшим Лжедмитрию II городам и уездам прокатилась волна восстаний из-за недовольства непомерными поборами и откровенными грабежами. В Тушинском лагере разгоралась усобица между польскими сторонниками самозванца. На выручку царю Василию Шуйскому из Новгорода спешил молодой талантливый полководец Михаил Васильевич Скопин-Шуйский с отрядом наемников из Швеции. Но об этом событии мы уже не прочитаем в “Дневнике”, т. к. его автор, как и воевода Ю. Мнишек, покинул Россию еще в январе 1609 г.

Осенью 1609 г. король Сигизмунд III, нарушив перемирие, открыл прямые военные действия против России и осадил Смоленск. По существу, это означало победу той части польско-литовской шляхты, которая требовала чуть ли не крестового похода в Россию, призывала завоевать ее, как конквистадоры Испании индейцев в Новом Свете. Именно с этого момента началась открытая интервенция поляков в Московское государство. Но Сигизмунд III вынужден был считаться и со значительной оппозицией в среде шляхты, существовавшей, как это показано в работах польского историка Яремы Мацишевского,^[4] в течение всего Смутного времени и протестовавшей против вмешательства в русские дела. Поэтому до поры король воевал под Смоленском, который в Речи Посполитой считали своей исконной территорией, и в то же время искал путей сближения с русскими боярами и дворянами, особенно в среде сторонников Лжедмитрия II, обещая им права и вольности.

Появление еще одного претендента на русский престол в лице представителя польской династии раскололо Тушинский лагерь. В начале 1610 г. сначала Лжедмитрий II, а потом и Марина Мнишек бежали из-под Москвы в Калугу. Бывший тушинский патриарх Филарет Никитич Романов, отец будущего царя Михаила Федоровича, а также боярин М. Г. Салтыков и другие, чтобы способствовать сближению России и Речи Посполитой, в феврале 1610 г. заключили договор о призвании на русский престол королевича Владислава. Это означало продолжение политической линии “царя Дмитрия Ивановича”, но уже без самозванца с его непомерными претензиями на императорский титул (или тех, кто пытался возобновить сыгранную Лжедмитрием роль). Поражения, нанесенные русскому войску польским гетманом С. Жолкевским, заставили бояр сделать выбор в пользу королевича Владислава. В июле 1610 г. царь Василий Шуйский был насильно пострижен в монахи, а противоборствующие политические группировки в России объединились в своем решении передать престол сыну короля Сигизмунда III.

В работах большинства советских историков это соглашение трактовалось как “акт национальной измены”.^[5] Но призвание иностранного монарха на престол вполне укладывалось в представления людей того времени о царской власти. Никому не приходило в голову обвинить “в измене” национального героя Дмитрия Пожарского, некоторое время спустя пославшего посольство в Новгород для переговоров о призвании в 1612 г. на русский престол шведского королевича. Да и подавляющее большинство тех, кого мы увидим в ополчениях против польско-литовских войск, присягнули Владиславу во второй половине 1610 г. Единственным препятствием мог быть вопрос веры, но в договоре о призвании польского королевича специально оговаривалась необходимость