Но кто монгола боялся,

тот дома всегда оставался.

А наши привыкли пужаться

лишь лешего с водяным. Да, братцы?

Богатырь суздальский

Ой, богатырь суздальский,

ой да, сокол ты ясный!

— Не сокол, а медведь.

Да всё равно. Не напрасно

ездил ты на охоту,

вон «языка» какого славного справил!

— Сдохнет, пока до дому доставит.

А сдохнет, так за другим отправят

и на пир почёстный посадят!

— Вина нажрётся, никуда не поедет.

Ну водою окатят

и на кобылу посадят.

— Да не кобыла это, а конь.

А ты что, рассматривал?

Ничего, яичко по голове покатают —

порчу снимут, отправят

в поход далёкий!

— Во лес глубокий

к Соловью разбойнику прямо.

Ай, с Соловьями

привыкли мы расправляться:

в прошлом году столько

их наловили силками!

Королей не хватило,

которым их продавали,

чтоб во дворцах пели трели.

— Что-то мы с тобой не туда залетели.

Ах, да!

Ой да, богатырь ты суздальский,

да сколько ж в те силы!

— Да уж, красивый,

смотри и тебя под себя подомнёт.

Ну и пущай себе подомнёт:

подправит плохонький род.

Богатырь Илья Муромец

Илья Муромец большой богатырь,

его боится сам хан Батый,

его пугается вся округа,

дети, родня, подруга

и даже любима жена.

Вот такой у нас Илья,

он весь в походах,

он в воеводах

над всеми богатырями,

у него папа с мамой

живут в почёте.

— А батя Илюшеньку ещё и сечёте.

Илья Муромец богатырь видный.

— Его за версту ни с кем не перепутаешь.

Завидно?

У него рука, как две в обхвате:

как ухватит

врага за горло!

— Довольно,

расскажи-ка лучше,

как он бочку вина выпивает,

а потом кур по дворам стреляет.

Ну, на Руси не без греха.

Зато ворога Илья

побил, перелопатил!

— Хватит,

надоели мне ваши сказки,

они напрасны

покуда

жив я буду.

А ты кто таков?

— Критик Петров.

Вот те и здрасьте,

а ну с былин моих слазьте!

Автор Зубкова.

— Я больше ни слова.

Как богатырь Аркашка за Жар-птицей в поход ходил

Спорили наши спорщики,

спорщики, разговорщики,

спорили о силе богатырской

да об удали молодецкой,

кому что по плечу:

одному по плечу баба,

другому — награда,

третьему — целое войско,

а четвёртый сидит в печали

и не хвастает своими плечами,

старой матушкой и женой молодой.

— Ты чего, Аркаша, смурной?

— Да думаю думу я, сотоварищи,

как бы не заливать вином глазищи,

а в поход отправиться далеко

за Жар-птицей, золотое перо!

— За Жар-птицей,

так за Жар-птицей,

нам ли ни материться?

Собрались и пошли,

до дальней калитки дошли

и присели: пили, ели,

снова хвастались силой,

боевыми конями красивыми,

старыми матерями,

жёнами, батями, псами…

— А как же Жар-птица?

— Нам ли не материться,

сиди, Аркашка,

полна чеплашка!

И опять, десять мамаев срублено,

Соловьёв-разбойников сгублено

ой немерено,

всё проверено!

Устали смеяться девушки у околицы,

да сочинять пословицы:

коль богатырь пьяница —

на кол и не поганиться!

Как старый богатырь от жены по лесу шастал

Она:

— Ой да не сокол ты ясный,

не добрый пехотинец,

ой да не молодец щекастый

и не удалец самозваный.

Дед ты старый-престарый,

по дремучему лесу плутающий,

нечисть всякую собирающий.

Ох, повывели до тебя всех разбойничков,

что же надо тебе от покойничков?

Какую воду живую полез искать,

каких клещей собирать?

Воротися домой, возвернися,

без тебя рассохлось коромысло,

без тебя козёл уж не телится,

без тебя и курица не птица,

да за плугом стоять некому,

и дом на бок — уж век ему!

Он:

— Не заводись-ка, старая, до вечера,

тебе делать, чтоли, нечего?

Я коня немного поразмяти,

на него клещей пособирати.

Я вот думу думаю тяжёлу:

где найти мне воду да медовую,

чтоб ты выпила да позаткнулась,

на меня красивого не дулась,

не серчала на меня, на молодого,

старая ты, дряхлая корова!

Скачет конник ратный,

плачет конь крылатый:

«Я хочу к кобыле,

воротися, милый!»

А на небе то ли месяц, толь луна.

Чувствую я, люди, что схожу с ума.

Рыбаки, богатырь и три кита

Плыли, плыли мужики,

так, обычны рыбаки,

но вдруг разговорились, расшумелись,

руками размахались, переругались!

А повод то был пустячный: спор великий

о великане безликом.

— Какой такой БОГатырь, как наши?

— Не, наши-то краше:

деревенски мужики

и сильны, да и умны!

— Нет, тот повыше,

чуть поболее крыши!

— Врёшь, он как гора,

я видел сам БОГАтыря!

— Да за что вы БОГАтыря ругаете?

Сами, поди, не знаете,

шеломом он достаёт до солнца могучего,

головой расшибает тучу за тучею,

ногами стоит на обоих китах,

а хвост третьего держит в руках!

Вот на третьем том киту

я с вами, братья, и плыву!

Тёрли, тёрли рыбаки

свои шапки: «Мужики,

уж больно мудрёно,

то ли врёшь нескладёно;

наш кит, получается, самый большой?

Почему же не виден БОГатырешка твой?»

— Да потому БОГатырь и не виден,

народ его сильно обидел:

сидят люди на китах,

ловят рыбу всю подряд,

а БОГатырю уже кушать нечего.

Вот так с байками и предтечами

мужики рыбачили

и не бачили,

как история начиналась другая

про огромную рыбу-карась.

— Вот это про нас!

О чём молилась поляница удалая

Помолилась я солнышку ясному,

помолилась закату красному,

помолилась иве плакучей,

помолилась сосне колючей.

Зарубила я чудище злое,

завалила змея дурного

о семи головах,

о семи языках,

о семи жар со рта,

два великих крыла;

отлеталась гадина,

пахнет уже падалью.

— Ты прости меня, мать,

что пошла я воевать;

ты прости меня, отец,

что растёт не пострелец,

а сила, сила, силушка

у дочери Былинушки!

Старый, старый ты козёл,

сам Былиной дочь нарёк.

Как обозвал, так повелось:

она дерётся, ты ревёшь.

Сейчас помолится,

за меч и в конницу:

доскачет аж до Урала,

тунгуса там повстречает,

вернётся брюхатая.

Огреет соха твоя

по её пузу,

и не дождёшься ты тунгуса,

и никакого другого внука.

Вот наплачетесь вы со старухой!

А дочь родная Былина

лет под сорок доспехи снимет

и грехи ваши уже не