черную пантеру,

Когда она глядит перед собой

В какую-то внежизненную сферу,

Как страшный Сфинкс в пустыне голубой.

Но, если от Азийских, Африканских

Святых пустынь мечту я оторву,

Средь наших дней, и плоских, и мещанских,

Моей желанной — кошку назову.

Она в себе, в изящной миньятюре,

Соединила этих трех зверей.

Есть искры у нее в лоснистой шкуре,

У ней в крови — бродячий хмель страстей

Она проходит в комнатах бесшумно,

Всегда свою преследуя мечту,

Влюбляется внезапно и безумно,

И любит ведьм и любит темноту.

В ее зрачках непознанная чара,

В них фосфор и круги нездешних сфер,

Она пленила страшного Эдгара,

Ей был пленен трагический Бодлер.

Два гения, влюбленные в мечтанья,

Мои два брата в бездне мировой,

Где нам даны безмерные страданья

И беспредельность музыки живой.

ЖАР-ПТИЦА

То, что люди называли по наивности любовью,

То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью,

Эту чудную Жар-Птицу я в руках своих держу,

Как поймал ее, я знаю, но другим не расскажу.

Что другие, что мне люди! Пусть они идут

                                         по краю,

Я за край взглянуть умею и свою бездонность знаю.

То, что в пропастях и безднах, мне известно

                                        навсегда,

Мне смеется там блаженство, где другим грозит беда.

День мой ярче для земного, ночь моя не ночь людская,

Мысль моя дрожит безбрежно, в запредельность убегая.

И меня поймут лишь души, что похожи на меня,

Люди с волей, люди с кровью, духи страсти и огня!

УЗЕЛ

Я нити завязал могучего узла,—

Добро и Красоту, Любовь и Силу Зла,

Спасение и Грех, Изменчивость и Вечность

В мою блестящую включил я быстротечность.

Он мой, безумный миг слияния всего,

Ничто не ускользнет от взора моего

Когда же я сотру весь яркий цвет мгновенья,

К себе я кликну Смерть, и с ней придет Забвенье.

ЗВЕЗДНЫЙ ХОРОВОД

Я заглянул во столько глаз,

Что позабыл я навсегда,

Когда любил я в первый раз,

    И не любил — когда?

Как тот Севильскии Дон Жуан,

Я Вечный Жид, минутный муж.

Я знаю сказки многих стран

    И тайну многих душ.

Мгновенья нежной красоты

Соткал я в звездный хоровод.

Но неисчерпанность мечты

    Меня зовет—вперед.

Что было раз, то было раз,

Душе любить запрета нет.

Хочу я блеска новых глаз,

    Непознанных планет.

Волненье сладостной тоски

Меня уносит вновь и вновь.

И я всегда гляжу в зрачки,

    Чтоб в них читать — любовь.

ЗЫБИ ЗРАЧКОВ

Когда на меня напряженно глядят

    Безмолвные сотни зрачков,

И каждый блестящий мерцающий взгляд

    Хранит многозыблемость слов,—

Когда я стою пред немою толпой

    И смело пред ней говорю,—

Мне чудится, будто во мгле голубой,

    Во мгле голубой я горю

Дрожит в углубленной лазури звезда,

    Лучи устремив с вышины,

Ответною чарой играет вода,

    Неверная зыбь глубины.

Как много дробящихся волн предо мной,

    Как зыбки мерцания снов,

И дух мой к волнам убегает волной,

    В безмолвное море зрачков.

ПЕСОК

Ровный, плоский, одноцветный,

Безглагольный, беспредметный,

Солнцем выжженный песок

Был когда-то в безднах Моря,

И над ним, о силе споря,

Шквал со шквалом биться мог.

И чудовища морские,

Меж стихий морских стихия,

С зыбким праздником в крови,

В неземной глубинной дали,

Трепетали, сочетали

Узы грузные любви.

Но над царством тем зеленым,

Миллион за миллионом,

Минул ток текучих лет,

И чудовища устали

Трепетать в глубинной дали,

И любви их больше нет.

И другая даль, немая,

В беспредельность убегая,

Молча свой проводит срок.

Спит  не спит в безвестной чаре,

В утомительной Сахаре,

Нескончаемый песок.

ВОРОЖБА

В час полночный, в чаще леса, под ущербною

                                           Луной,

Там, где лапчатые ели перемешаны с сосной,

Я задумал, что случится в близком будущем

                                         со мной.

Это было после жарких, после полных страсти дней,

Счастье сжег я, но не знал я, не зажгу ль еще

                                          сильней,

Это было — это было в Ночь Ивановых Огней.

Я нашел в лесу поляну, где скликалось много сов,

Там для смелых были слышны звуки странных

                                          голосов,

Точно стоны убиенных, точно пленных к вольным

                                              зов.

Очертив кругом заветный охранительный узор,

Я развел на той поляне дымно-блещущий костер,

И взирал я, обращал я на огни упорный взор.

Красным ветром, желтым вихрем, предо мной

                                 возник огонь

Чу! в лесу невнятный шепот, дальний топот,

                                  мчится конь

Ведьма пламени, являйся, но меня в кругу не тронь!

Кто ж там скачет? Кто там плачет? Гулкий шум

                                   в лесу сильней

Кто там стонет? Кто хоронит память бывших

                                    мертвых дней?

Ведьма пламени, явись мне в Ночь Ивановых Огней!

И в костре возникла Ведьма, в ней и страх

                                       и красота,

Длинны волосы седые, но огнем горят уста,

Хоть седая—молодая, красной тканью обвита.

Странно мне знаком злорадный жадный блеск

                                    зеленых глаз.

Ты не в первый раз со мною, хоть и в первый

                                    так зажглась,

Хоть впервые так тебя я вижу в этот мертвый

                                             час.

Не с тобой ли я подумал, что любовь бессмертный

                                             Рай?

Не тебе ли повторял я' «О, гори и не сгорай»?

Не с тобой ли сжег я Утро, сжег свой Полдень, сжег

                                           свой Май?

Не с тобою ли узнал я, как сознанье пьют уста,

Как душа в любви седеет, холодеет красота,

Как душа, что так любила, та же все — и вот не та?