непрошеный гость.

Он без малейшего стеснения уселся на край моей постели.

— Дорогой Даниил — вас ведь, кажется, так зовут? — проговорил он, закидывая ногу на ногу и выставляя обтянутое классическими брюками тощее колено. — Я не являюсь некромантом. Но очень многие некроманты так или иначе имеют со мной дело, потому что я — персона, с которой можно договориться о самых разных вещах на разумных условиях. Я — божество, хоть и не столь известное в широких кругах, как многие другие.

Я виновато развел руками.

— Да уж, неловко получилось. Воистину, я — невежда. Прошу меня извинить.

— Ничего страшного, — добродушно заявил Самеди. — По крайней мере, вы невероятно приятный и вежливый невежда, к тому же умеете призывать настоящий ром — только одно это свойство само по себе достойно моей глубокой симпатии.

— Откуда вы меня знаете? — с интересом спросил я, усаживаясь поудобней на стуле.

Учитывая, что именно здесь висел мой ремень вместе с ножнами и мечом, это было идеальное место.

— Скажем так… — протянул барон, задумчиво покачивая бокал в руке. — Через профсоюзные связи.

Я не сдержал улыбки.

— Профсоюзные?..

— Ну да. А что остается делать? Крупные семьи типа римской, олимпийской или египетской выхватывают из торта самые жирные и вкусные куски, оставляя в свободном доступе лишь небольшой процент ресурсов. И если всякие там божки урожая или семейного очага отчаянно сражаются за эти крохи, то мы, божества смерти, тления и смежных областей, разумно объединились и на протяжении двух последних веков благоразумно распределяем эти ресурсы между собой. Так сказать, каждому по потребностям.

С каждым его новым словом мне становилось все любопытней и любопытней.

— И кто же стоит во главе вашего… профсоюза?

— Чернобог.

— В самом деле? — удивился я.

— Да-да, любезный Даниил. А вот ваш друг господин Нергал никак не желает поддержать идею единения. Он, так сказать, единоличник.

— Как по мне — имеет полное право, — поспешил я поддержать своего союзника.

— Ну разумеется, — пыхнул сигарой барон. — Кто же рискнет здоровьем ему перечить? Только, разве что, сам Чернобог. Что он и делает с переменным успехом. Так вот, о вашей прелюбопытной персоне и вашем спутнике господин Нергал рассказал Чернобогу, а Чернобог — мне. И вот я пришел навестить Алекса Длиннобородого. К слову, не один.

Самеди слегка присвистнул, и в комнате один за другим появились два клуба серого дыма, похожих на коконы.

Из одного такого темного сгустка, побрякивая костями, вышел скелет в длинном красно-черном платье и наброшенной на голову черной кружевной шали. А из другого — его более бесстыдный собрат, не прикрытый ни единым клочком одежды, но зато с окровавленными лохмотьями плоти на костях, с ожерельем из глаз и костей на шее и в пышном головном уборе из мягких серых перьев.

Я отшатнулся.

Отлично, блин. Только что я хандрил в одиночестве, попивая вискарь на подоконнике, а теперь у нас тут целая костяная тусовка! И смех, и грех. Поднявшись со своего места, взялся рукой за спинку стула, на которой висели ножны — на всякий случай. Конечно, драться с богами, да еще больным — такое себе. Но, если что, лучше так, чем безропотная смерть от костлявых рук!

Барон между тем невозмутимо продолжал:

— Позвольте представить — сеньора Санта Муэрте…

Скелет в платье кокетливо подобрал юбки и присел в поклоне. Или, вернее, присела. Как самая настоящая сеньора.

—… и господин Миктлантекутли, — указал барон на второго костлявого.

Тот качнул перьями на голове и издал невнятный утробный звук, похожий на рычание.

— Ы-ыыыы!

Сеньора Санта Муэрте воткнула костлявые руки себе в бока.

— Кутито, веди себя прилично! — воскликнула она с укором. — Будь вежлив! — И, повернувшись ко мне, прощебетала. — Не будьте к нему слишком строгим. Бедняге в последний раз жертву приносили пятьсот лет назад — тут хочешь-не хочешь, а одичаешь.

— Ы-ыы, — уже как-то жалобно простонал «Кутито».

— Ничего, я понимаю, — отчаянно продолжал я изображать доброжелательного хозяина, но сеньора тут же меня перебила. — Ну так и где этот Алёшка-оболтус?.. А, вижу! Стоит себе на столе и пустым черепом прикидывается! А ну просыпайся, Длиннобородый! Ты нам всем должен!..

— Ы-ыыыы! — кровожадно протянул Кутито.

Я обеспокоенно покосился на барона.

— Что, и ему тоже?

Самеди кивнул. И развел руками — мол, так и есть, ничего не попишешь.

— И… вам тоже?.. — спросил я, пока скелетообразная сеньора осыпала моего приятеля всякими словами на чистом испанском.

— Увы — да, — отозвался барон. — Лучше разбудите своего друга сами, а то только хуже будет.

Я бочком прошел мимо экспрессивно размахивающей руками сеньоры, мимо голого скелета в головном уборе и осторожно похлопал Лёху ладонью по костяной макушке.

— Эй, дружище! К тебе тут это… кредиторы пришли… — проговорил я.

Глава 2 Веселуха на костях

Лёха проснулся не сразу.

Еще добрые полминуты он пытался притворяться мертвым. Ну, то есть напрочь. Но потом, наконец, в его пустых глазницах испуганно засветились красные огоньки.

— Очнулся, слава Мадонне! — воскликнула сеньора Муэрте, чисто по-женски вскинув руки. — Нет, ну вы только посмотрите на него! Ни стыда, ни совести!

Барон опрокинул остатки рома в свое невидимое горло.

— Ну что ж… — подал он голос, и в комнате сразу стало тихо, как в библиотеке. — Приветствую вас, господин Алекс. Очень, очень рад нашей запоздалой встрече.

— Ы-ыыы! — кровожадно подтвердило чудо в перьях. И неожиданно разумно добавило для пущей выразительности: — Дал-жооок!

— Просто отвратительно! — фыркнула сеньора. — Вот так просто взять и умереть — не попрощавшись, не расплатившись, без предупреждения!

Лёха прокашлялся.

— В свое оправдание могу только сказать, что для меня это досадное обстоятельство случилось так же неожиданно, как и для вас!..

— Помолчал бы лучше, раз сказать нечего! — звонко прикрикнула на него костлявая дама.

— Увы, господин Алекс, — развел руками барон. — Смерть для смертных — штука традиционно внезапная. Однако готовиться к ней следует заранее, чтобы потом никто не проклинал ваши бренные кости.

— Подумать только, и ради этой пустой головешки я пятерым подвинула дату смерти! — возмущенно всплеснула руками наша единственная дама.

— Ну, справедливости ради тогда он был еще