- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (107) »
Григол Чиковани ЗЕМЛЯ Роман Авторизованный перевод с грузинского У. Рижинашвили
Двор был покатым. Таковы все дворы в горных селениях Одиши. И тропинка тоже круто шла вниз от оды[1] к калитке. Бросишь камень — ни за что не удержится, скатится. Парень и девушка медленно спускались вниз по тропинке. За калиткой через дорогу в лощине шумела река. Стоял теплый вечер поздней осени. Пряный аромат желтеющих спелых мандаринов заполнял двор. А на земле блестела густо-зеленая трава. — Подними голову, Уча, — сказала девушка. А парень и не замечал, что идет с опущенной головой. — Посмотри на меня, Уча, — попросила девушка. Парень взглянул и не смог оторвать от нее глаз. — Улыбнись, пожалуйста, Уча, — опять попросила девушка. — Не могу, не могу я улыбаться, Ция, — сказал Уча. — Можешь, Уча. — Раньше мог... А сейчас не могу. Может, еще танец отвергнутого жениха спллясать, а? — горько усмехнулся Уча. — Постыдился бы, Уча. Никто тебя не отвергал! Отец говорил, что у тебя нет земли под ногами. — А мой отец жил на болоте, и дед тоже на болоте жил. — Болото убило твоего отца. И деда твоего оно убило, — с горечью промолвила Ция. — Отними землю у болота. Я тебя подожду. Поселись на этой земле, Уча, я подожду тебя. — Сколько ты ждать меня будешь? — Парень, неотрываясь, смотрел на девушку, на ее пылающее лицо, в ее глаза с длинными ресницами, с любовью и лаской глядевшие на него. — До каких пор ты будешь ждать меня, Ция? Он понимал, что девушке очень тяжело с ним расставаться. — Я буду ждать тебя, Уча, пока ты на земле не поселишься. — Но где же та земля? В моей деревне, куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, ногой и то ступить некуда. — Отец рассказывал, что ваши болота осушают. В Корати и Чаладиди уже давно ведутся работы. — Осушать-то осушают, как же не осушать... Но на это ведь нужно время. Годы пройдут, Ция, годы... Не скоро все это... Не дождешься! — тихо, очень тихо, чтобы не услышала Ция, вздохнул Уча. — Ну и не буду ждать Давай вернемся к отцу, Уча, и скажем, что ты у нас останешься. — То есть как это у вас? — не понял Уча. — У нас и поселишься... Что в этом плохого? — Примаком, да? Ция не поняла, почему Уча так насторожился: настолько велико было ее желание, чтобы он остался. — Ну и что из того? — удивилась Ция. — Нет, Ция. Знаешь, как про зятя говорят? Чем реже его видишь, тем он желанней. В примаки я не пойду. — Что ты говоришь, Уча... Мои старики тебя как сына родного примут, — настаивала Ция. — Нет, нет, Ция, — прервал ее Уча, — я тебя в свой дом приведу, на свою землю. — Но там же нет земли, Уча. Куда ни глянь, всюду болота, гиблые места, даже ногой некуда ступить. Ты ведь сам говорил. — Да, говорил. Всюду болото, гнилые топи и болото. Знаешь, Ция, прав твой отец, я должен отнять землю у болота. — Должен отнять, Уча, — обрадовалась Ция. — А я... я подожду тебя, — волнуясь, говорила Ция. Она боялась, как бы Уча не заметил ее печали, которую она не могла скрыть. — Сколько же ты будешь ждать меня? Ведь наши болота придется осушать очень долго. — Я знаю, что долго, Уча, — ответила Ция, и голос ее дрогнул. Она не могла быть спокойной. — Но время пройдет быстро. — Как это быстро? Я — там, ты — тут. Каждый день разлуки мне в год покажется. — Я всегда буду с тобой, Уча. — Как это ты будешь со мной? — Уча вновь посмотрел ей в глаза. — Всей душой и всем сердцем я буду с тобой, — будто лаская его, прошептала Ция. Как ни медленно они шли, тропинка все же привела их к калитке. Казалось, и солнце не очень спешило. Но стоило им остановиться, и оно вдруг устремилось к горизонту, будто торопясь наверстать упущенное время. Солнце ныряло то в прозрачно-белые и янтарно-красные облака, то скользило по зеркальному небосводу, и его разноцветные лучи странно плясали вокруг Ции и Учи. Цвета все время менялись и отражались в отяжелевших от плодов ветвях мандариновых деревьев, растущих вдоль забора. Цветные отблески этих лучей и веселая смена света и тени ложились на лица Учи и Ции, причудливо изменяя их. Но с лица Учи не сходило выражение горечи и печали. Парень был красив и статен. На голове — сванская шапочка, рубаха в талии перехвачена тонким плетеным ремешком, на котором висел длинный нож с роговой рукояткой, какие носят одишские охотники и пастухи. На ногах Учи кожаные пачичи с высокими голенищами. — Ты опять не смотришь на меня, Уча, — жалобно сказала Ция. — Ты сердишься... Но тебе идет быть сердитым, Уча, ты мне таким еще больше нравишься, — не скрывала восхищения девушка. — Да не сержусь я, Ция, — пытался, грустя, улыбнуться Уча. — Как я проживу столько времени без тебя, Ция? — Любовь даст тебе силы, — улыбнулась Ция. — Ты надо мной смеешься, да? Почему ты смеешься, Ция? — Я рада, что ты у меня такой красивый и стройный. Я бы тебя поцеловала, но, боюсь, отец с матерью увидят. — Не надо меня целовать. — Почему, Уча?! — обиделась Ция. Уча промолчал. — Боже мой, какой ты у меня хороший, Уча! Уча взглянул ей в глаза. — Я обязательно отниму землю у болота. — Обязательно отнимешь, Уча... Я верю, ты сможешь, — сказала Ция. — Я дождусь тебя, дождусь, слышишь? — Дождись, Ция. — Ты на отца не обижайся, Уча, — попросила Ция. — Не обижусь. — И на маму не обижайся, хорошо? — И на маму не обижусь. — И на меня не обижайся, ладно? — За что же мне на тебя обижаться, Ция? — Почему же ты грустишь, Уча? — спросила Ция. — Долго придется болото наше осушать. — Время пролетит быстро. — Но не для меня, Ция. — Для меня тоже не скоро. Это я только успокаиваю себя. — Ну, допустим, пролетело время, осушил я болото и поселился на земле, на настоящей земле... — Ну и прекрасно, Уча, — улыбнулась Ция. — Конечно, прекрасно... — Еще как прекрасно, Уча. Но что же тебя тревожит? — опять спросила Ция. — Допустим... отец твой отдаст тебя за меня. Бери, скажет, свою невесту, твоя она теперь... — Чего же нам еще нужно, Уча? — не дала ему досказать обрадовавшаяся Ция. — Это же прекрасно! — Чего же лучше... Этого мне только и надо, но вдруг... — Уча сдвинул шапочку на затылок и вытер рукавом внезапно вспотевший лоб. — Что «вдруг»? — испугалась Ция. — А вдруг не отпустит тебя ваш сумасшедший председатель колхоза! — Кто, кто?! — переспросила Ция. — Эстате Парцвания, вот кто. Вдруг скажет мне: не отпущу, мол, никуда своего знатного цитрусовода, и все. Говорят, он никого из колхоза не пускает, даже замуж и то не отдает. А такую звеньевую и подавно не отдаст, так ведь? Ция облегченно перевела дух и расхохоталась. — Чего ты хохочешь? — Ох! «Такую звеньевую»! Да из наших девчат любая
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (107) »