понимала её прекрасно. Мне тоже было ужасно страшно, когда я попала сюда, в её тело.

— Но я больше не могу так жить, — слёзы опять потекли по её толстым щекам, — они держат меня на уколах и таблетках. Ты посмотри на эту тушу. Меня от них разносит. Я постоянно хочу есть. И мышцы всё время спазмами скрючивает. Больно так, что орать охота.

Я вздохнула. Ну что тут скажешь. Вот уж не повезло — так не повезло.

— Ты же домой сейчас ночевать пойдешь? — вдруг встрепенулась она.

Я кивнула.

— А ты можешь принести мне ирисок? Хоть пару штучек, — она с каким-то по-детски сконфуженным видом просительно улыбнулась, — я страсть как ириски люблю. Особенно «Тузик». Батончики тоже люблю, но они дорогие. Уже тыщу лет не ела. Скоро вкус забуду.

Я пообещала принести ирисок и батончиков, сдерживаясь, чтобы не расплакаться тоже.

Вот же как не повезло ей.

Домой вернулась почти затемно. Всю дорогу размышляла о той несчастной женщине, которая была Лидочкой. Да так заразмышлялась, что чуть остановку свою не пропустила. Пришлось автобус чуть ли не на ходу останавливать.

Водитель поворчал, но остановился, хоть и в неположенном месте.

Хоть бы поскорее уже права получить и за рулём самой ездить.

Я понуро шла по асфальтированной дорожке, на которую густо падали лиловатые тени от тополей и ясеней. Света одинокого уличного фонаря не хватало, чтобы разогнать их все. В вечерних сумерках оглушительно трещали кузнечики. Где-то, в соседнем дворе, заухал филин. С третьего этажа, из раскрытого окна вдруг заголосила Ядвига Поплавская: «…прошу тебя, в час розовый напой тихонько мне, как дорог край березовый малиновой за…» и, хрипло закашлявшись, внезапно умолкла на полуслове. Остро пахло свежескошенной травой и ночными пионами. А на душе у меня было так тяжко, так муторно, что я и не заметила, как из тени от кустов сирени отделился силуэт человека.

От неожиданности я вздрогнула и сбилась с шага, чуть не угодив носом в клумбу с пионами. Ещё и лодыжку подвернула.

— Лида, — голосом Будяка понуро сказала тень. — Давай поговорим?

— Твою ж мать! — в сердцах воскликнула я. — Вот зачем так пугать!

— Я же не нарошно, душа моя, — голосом, начисто лишенным любого мало-мальского раскаяния, сообщил Будяк. — Темно тут. Под ноги же смотреть надо.

Я вспыхнула от досады и негодования.

— Давай помогу, — крепкая рука Будяка по-хозяйски подхватила меня под руку.

— Пусти! — возмутилась я. — Руки убери!

— Ну что ты, как пятиклассница, — отеческим тоном попенял мне Будяк. — Я домой провожу тебя. Поговорить нам надо.

— Нам не о чем с тобой говорить, Пётр Иванович! — твёрдо отрезала я, тщетно пытаясь выдернуть руку из захвата. — Всё уже переговорили и порешали. Так что прощайте.

Я таки вырвала руку и развернулась, чтобы уйти, но Будяк удержал, намеренно не отпуская меня.

— Лида, — повторил он настойчиво, — ты можешь и не говорить, хотя я тут тебя больше часа, между прочим, жду. Говорить буду я. А ты просто послушаешь. Молча.

— Я не просила меня ждать!

— Зато Римма Марковна просила! — не повёлся Будяк, — она тебе ужин и завтрак передала. Пирог вон испекла. Ещё тёплый.

— Пётр Иванович, — скрипнула зубами я (настроение и так было в полном раздрае), — я не желаю с тобой разговаривать. И не собираюсь приглашать домой. Если Римма Марковна что-то передала — давай сюда. Так уж и быть, заберу. Но впредь больше так делать не надо!

— Как?

— Не надо с Риммой Марковной разыгрывать эти шахматные комбинации! — вспылила я, окончательно теряя терпение, — пирог он мне среди ночи привёз! Тёпленький! Ты Нинке своей пироги вози теперь! Сюда больше ездить не надо!

— Не кричи, душа моя, люди уже спят, — Будяк привлёк меня к себе, — хотя ревнуешь ты очень мило. Мне нравится…

Мне захотелось влепить ему в глаз. Не знаю, до чего мы бы доругались, как вдруг сверху опять возмутилась Ядвига Поплавская:

— …и камушки у берега качали, и пела нам малиновка тогда, о том, о чём напрасно мы молчали…

— Вот видишь, — многозначительно заметил Будяк, — даже песня со мной согласна. Эх, Лида. Негоже так изгаляться над человеком!

Я зашипела, вырываясь.

— Лида, — вздохнул Будяк и выпустил меня из захвата, так, что я от неожиданности чуть опять не упала, — послушай меня, Лида. Я так и не понял, на что ты так обиделась. Но в любом случае, виноват я. Извини! Я, очевидно, виноват перед тобой во всём. Хотя это ещё как посмотреть. Мы же с тобой не муж и жена. И не жених и невеста. Ты мне ничего не обещала. И я тебе тоже. Но вот так получилось. Глупо. И неправильно. Мне неловко, что ты всё это увидела. Но ты сама тоже виновата. Могла же выйти тихо и сделать вид, что ничего не видела. Без всех этих разоблачений. Мудрые женщины именно так и поступают. И было бы у нас с тобой в дальнейшем всё хорошо.

Я скрипнула зубами от злости, но промолчала.

— Пойми, Лида, я — мужчина. Я — человек. И ничто человеческое мне не чуждо, — продолжал Будяк, а меня аж затрясло от злости, так, что я уже мало что соображала.

И в этот моментна освещённой от фонаря дорожке показался какой-то мужик. Он целенаправленно шел к нам в подъезд. Увидев нас с Будяком, он остановился и начал подслеповато присматриваться.

На меня падал свет из кухонного окна соседки Натальи. Будяк же оставался в тени.

— Горшкова? — вдруг спросил мужик, голос его был напряженным.

— Да, — ответила я удивлённо. — А вы кто?

— Ты что там моей жене наговорила на меня, дрянь такая? — вместо ответа зло рявкнул мужик, — теперь она со мной разводиться хочет!

Глава 2

— Слышь, мурло, я тебе сейчас чайник разобью, если ты в таком тоне ещё хоть слово вякнешь! — рыкнул Будяк и злой мужик моментально сдулся и перестал казаться злым. Скорее донельзя расстроенным и слегка потерянным.

— Да я что, я же ничего… — заблеял он, голос был какой-то дребезжащий, и мне стало противно.

— Что случилось? — спросила я, — какой жене и что я рассказала? Вы вообще кто?

— Смирнов, — глухо ответил мужик и закрыл лицо руками, — Гена Смирнов я. Зойка — это жена моя. Укатила на курорты, нашла себе хахаля и возвращаться не хочет…

— Как же это… — только и смогла выдавить я.

— Позвонила она мне сегодня, — издал мужик то ли всхлип, то ли вздох, и подтянул линялые, вздутые на коленках, треники повыше, — сказала, что разводиться со мной будет. А у нас трое детей, между прочим, и старик-отец лежачий… а она там с хахалем на курортах… Посиротила детей, сучка!

Мужик опять начал заводиться.

Я стояла в шоковом состоянии. И хотя после приключений в психоневралогическом диспансере меня уже ничего не должно