я так поступила. Скорее всего мне было безумно жаль несчастную бывшую хозяйку тела. Это ж надо — угодила в какую-то мерзкую тушу, не может теперь нормально жить, почти не понимает, что происходит. И при этом остается в памяти, сохранила разум. Каково это — увидеть своё похорошевшее тело, в котором живёт чужая, не твоя, душа.

Я бы точно от такой картины сошла с ума.

И здесь возникает вопрос — что за чёртовы эксперименты проводит этот гнусный докторишка? Или оно как-то само так произошло? Боги шутят? Вселенная? Кармические выкрутасы? И почему тогда именно так?

В том, моём мире, я же просто впала в кому. То есть по сути моё тело стало пустой оболочкой, душа же переместилась сюда, в этот мир, в тело Лиды Горшковой.

А у Лиды Горшковой всё произошло ещё более странно и страшно — её душа вселилась в тело-оболочку этой безумной женщины. Вопрос — зачем? С какой целью?

Если рассуждать теоретически (используя послезнания, что я должна правильно воспитать Светку, чтобы она стала руководителем нового СССР — это как раз понятно), то с какой тогда целью душа деревенской глуповатой девушки Лиды Скобелевой осталась тут, да еще и в чужом теле? Надо понять. Я интуитивно чувствовала, что это очень-очень важно.

В общем, для начала мне нужно собрать сведения о ней.

Вопрос о том, чтобы бросить беднягу здесь навсегда я даже не рассматривала. Неэтично это. Аморально! Я заняла её тело, пусть и не по своей воле, а она попала в эту бегемотиху. Я-то смогла встать на ноги, а вот она — нет. И я просто не имею морального права бросить её на произвол судьбы.

Примерно так я рассуждала. Ещё не зная, что и как делать дальше.

После ужина я вышла в коридор. Дежурная медсестра о чём-то удручённо жаловалась уборщице. Я прислушалась:

— И отчёт по инвентаризации нужно сдать до завтра, а я не успеваю! Уволюсь к чёрту! Лучше поеду к матери в Новопрядилиху!

— Но Тамара Васильевна, — вздохнула уборщица, подмахивая шваброй пол, — вы же сами знаете, что Аким Романович опять кричать потом будет… Всем достанется. Лучше задержитесь и сделайте всё.

Я дождалась, когда сердобольная уборщица уйдёт, гремя вёдрами, и подошла к дежурной медсестре. Та торопливо что-то писала, низко-низко склонившись над записями.

— Тамара Васильевна, — сказала я.

— Вы почему ещё здесь? — нахмурилась она, поднимая голову от бумаг, — вы же на дневном стационаре, Горшкова. Можете идти домой. А утром, чтобы к семи вернулись.

— Я ЭКГ ещё не сдала, — пожала плечами я, — доктор в поликлинике задерживается, там медосмотр какой-то. Мне сказали подождать.

— Ну так идите в палату и ждите! — строго велела дежурная, — вас вызовут.

— Скучно там, — вздохнула я, — я услышала, что вы отчёт не успеваете. Давайте помогу. Хоть время быстрее пролетит.

— А вы умеете? — сквозь стёкла очков недоверчиво уставилась на меня дежурная сестра.

— Я заместитель директора депо «Монорельс» вообще-то, — напустив важного вида, усмехнулась я, — как думаете, умею?

Тамара Васильевна расцвела облегчённой улыбкой.

С отчётом мы управились примерно за полчаса. Так-то он не сильно большой, но куча цифр, всех этих инвентаризационных номеров, чуть где-то ошибешься, и всё заново перепроверять приходится, аж в глазах рябит. А вдвоём, когда одна диктует, другая пишет, оно и быстро, и почти безошибочно получается. Так что управились мы скоро.

— Чаю хотите? — отложив выполненный отчёт в аккуратную папочку, Тамара Васильевна стала сама любезность.

— А мне разве можно? — спросила я, — мне же ЭКГ ещё…

— А я вам некрепкий сделаю, — отмахнулась та и вытащила из ящика стола начатую упаковку «Три слона».

Пока вода закипала, мы немного поболтали, о погоде, о суровости завотделением, о том, что практиканты совсем распоясались, что в медучилище уже не учат так, как раньше учили, и что оно дальше будет от таких вот «специалистов» — непонятно.

Затем Тамара Васильевна бросила по щепотке чая прямо в стаканы и залила кипятком. Я решила, что момент подходящий:

— А что это за женщина такая среди пациентов? — спросила я.

— Какая женщина? Здесь их много, женщин.

— Очень толстая, больше центнера, наверное, — начала объяснять я, — С таким обрюзгшим лицом. Я, как её увидела — даже испугалась.

— Так это же Борейкина, из пятой палаты, — Тамара Васильевна раскрыла пачку вафель «Артек» и положила на блюдечко. — Да, точно. Вера Борейкина. Угощайтесь, это свежие вафли.

— А что с ней? — я взяла одну вафлю, из вежливости.

— Вялотекущая шизофрения с элементами маниакально-депрессивного психоза в стадии ремиссии, — вздохнула дежурная медсестра, — она уже тут года два у нас обитает, если не ошибаюсь. Постоянный пациент. Вы с ней поосторожнее при встречах. Старайтесь не контактировать по возможности.

— Бедняга, — вздохнула я, размышляя, что делать дальше.

— Да уж, — покачала головой Тамара Васильевна. — Она, когда сюда попала, сначала вполне вменяемая была, мы даже думали, что симулирует.

— Как это?

— Ой. Да здесь многие симулируют, — грустно усмехнулась дежурная, — кто-то, чтобы не посадили, кто-то, чтобы алименты не платить. Тунеядцы, чтобы на работу не ходить. Причины разные у всех. И наша задача выявлять этих симулянтов.

Я потрясённо уставилась на медсестру. Не знала таких вот нюансов.

— Поэтому, когда она сюда только попала, мы сначала на неё тоже подумали, — насыпала сахар в чай Тамара Васильевна и, помешивая ложечкой в стакане, пододвинула сахарницу ко мне. — Берите сахар, Лидия Степановна.

— Нет, спасибо, я не люблю сладкое, — рассеянно поблагодарила я и задала главный вопрос, — а давно у неё ухудшение случилось?

Но ответить на вопрос не дали — вернулся доктор и меня позвали на ЭКГ. Пришлось идти. Но ничего, контакты с медсестрой налажены, я-таки рано или поздно узнаю всё.

После процедуры, я вернулась в палату и, дождавшись, когда пациенты уйдут смотреть диафильмы, тихонечко проскользнула обратно на веранду.

Там меня уже нетерпеливо ждала Вера Борейкина. Точнее Лида Горшкова в теле Веры Борейкиной.

— Ты пришла, — тихо выдохнула она с такой непосредственной радостью, что у меня аж защемило сердце.

— Ну я же обещала, — ответила я.

Мы разговорились.

— А почему ты здесь так долго? — спросила я. — ты же вроде вполне нормальная.

— Да я больше симулирую, — вздохнула она, — понимаешь, мне же возвращаться некуда. И я не знаю, кем была эта женщина. Какая она. Какие у неё родители. Может, дети, муж есть. И вот что я в её жизни делать буду? Я не актриса. Понимаешь, мне страшно же! — всхлипнула она, вытирая рукавом замызганного халата слёзы.

Я