сам над собой смеется. Разве не смешно, что, как в прошлый раз — после небрежно брошенных слов Хряща о возможности побега, так и сейчас — после того, как он велел подать знак родне, Бренн опять всерьез думает, что сможет выжить… Ну, да — так и есть… Теперь он готов загрызть склизкую многорукую гадину, назначенную ему в противники. Только бы получить вожделенную свободу, только бы вернуть прежнюю жизнь…

Риган протянул ему флягу, из которой потянуло знакомым запахом кифи. — Пару глотков, не больше, — велел сургач, и уже будучи знакомым с действием противной смеси, Бренн с готовностью проглотил комковатую полужидкую кашицу. Через пару минут тяжесть в голове прошла, будто он глотнул морского ветра, боль от ран стихла, а мышцы стали наливаться теплом.

Его отросшие до лопаток волосы собрали и скрутили, закрепив на макушке. Затем из пузатых сосудов с торчащими трубками слуги взялись распылять по его телу и лицу странно пахнущую краску, которая растекалась тонким слоем, маскируя ссадины и раны. Через пять минут, в соответствии с арианской модой раскрашивания порхов, он превратился в гладкую сияющую бронзой статую. Его вытолкнули на солнце и велели стоять, не шевелясь. На жаре краска стремительно высыхала, и казалось, срасталась с кожей, сжимая ее, как тугая маска. Затем ему распустили волосы, спрыснули их бронзовой пылью поверху, чтоб ярче блестели… Хрящ одобрительно кивнул, избегая встречаться глазами, и небрежно бросил:

— Охотникам до сучьих жоп твой вид понравится, порх…

На выпад сургача Бренн не обратил никакого внимания. Наставник шутит. А чего ему не шутить, весело ведь…

— Чем отскребают такую краску, господин? После боя? — спокойно спросил он, зная, что, для игроков Тухлый краб применяет дешевую краску, которая безопасна лишь в течение часа — а дольше и не требуется, и потому нужно смыть эту дрянь как можно скорей…

Сургач вяло приподнял бровь, окидывая бронзового кортавида чуть удивленным взглядом. — Надеешься дожить до этого момента, порх? Молодец, надейся, — кивнул он, швырнув на стол жесткий доспех из толстой двуслойной кожи с широкими застежками-ремнями на плечах, по бокам и на спине. В таких нагрудниках обычно сражались кортавида-подводники. Здесь был предусмотрен высокий — до подбородка — плотный жесткий горжет — ворот, прикрывающий шейные сосуды. Как раз такой и упоминал Микко.

Акулий Хрящ сидел в старом кресле, время от времени прикладываясь к бутылке с дешевым ромом. Пальцы его левой руки выстукивали рваный ритм. Риган старательно избегал взгляда Бренна, и это напрягало. С чего бы властному наставнику, что держал в кулаках жизни сотен порхов, прятать взгляд от мальчишки-раба… Огрубевший от соленой воды доспех задевал замазанные смолой и краской раны, и Бренн невольно морщился.

— Ты зачем нагрудник перевернул? — раздраженно спросил Хрящ, видя, что он застегивает спинные пряжки на груди, — или от страха свихнулся малость?

— Доспех мне велик, спереди топорщится… мешает, — ответил Бренн, не добавив положенное «господин». Он вдруг понял, что сургач не придумает наказание серьезней, чем то, что ему предстоит пережить через несколько минут.

— В шуты решил податься… — буркнул тот, — публику веселить… Ну-ну…

Бренн не обманывал себя и четко видел, что Джерг Риган совершенно потерял к нему интерес, заведомо считая его кормом для головоногого хищника. Но зачем тогда он обещал помочь с побегом, если ни капли не верит в его победу? Что за хрень? Ведь он получит от Морая приличный выкуп за живого Бренна? Или… Или он уже его получил? Заранее. Поставив именно такие условия — все деньги вперед — а дальше, как боги решат. Ведь Морай бы согласился на такие условия — в этом Бренн был уверен. И если догадка верна, то безразличие Хряща к участи Бренна становится понятным. Но неужто бывший раб, а ныне уважаемый дрессировщик Джерг Риган повел себя, как… да как дешевый гнус из Канавы? И просто-напросто кинул на деньги кузнеца из Грайорде?

— Готовься, драчка начинается, — бросил Акулий Хрящ, и, не взглянув на Бренна, вышел. Обитая железом дверь тяжело хлопнула.

***

После того, как маор ударил в гонг, а раковины проревели три раза, в Аквариуме открылась стенная ниша, до этого забранная решеткой, и бирюзовая толща воды тяжело колыхнулась. Кишки у Дуги опять скрутило от страха.

Из темной дыры сначала показались мясистые щупальца цвета сырого мяса. Они медленно вытягивались, плотоядно подрагивали и свивались меж собой. И только потом стало появляться розовато-белесое тулово исполинского крака. По трибунам прокатился шумный вздох, гости на первых рядах в ужасе отшатнулись — увеличительное стекло многократно усиливало впечатление от монструозности хищника.

После того, как зрители пришли в себя, возобладало древнее непреодолимое влечение человека к жуткому кровавому зрелищу, надежно отгороженного от него мощной преградой, и людская волна качнулась вперед, с омерзением и острым любопытством разглядывая монстра. Он был совсем рядом, за прозрачным, казавшимся столь хрупким стеклом, и это возбуждало, приятно щекоча нервы, но зрители понимали, что сами находятся в совершенной безопасности.

Однако размеры хищника вызвали всплеск негодования у той части азартных любителей, которые сделали ставку на молодого кортавида, поверив что он будет сражаться пусть и с крупным, но обычным мягкотелым кальмаром.

— Я ж говорил вам дуракам, — захихикал старый бочар, удовлетворенный собственной правотой, — схарчит парня ваша моллюска — клювом косточки ему раздробит и на языке своем разотрет в кашицу… Готовьтеся блевать!

Матросы рядом с Дуги свистели и грязно ругались, обозлившись, что их надули самым наглым образом. Недовольные гримасы появились и на лицах у многих благородных господ. Однако разочарование от грядущего денежного убытка быстро сменилось алчным интересом — проревел второй сигнал раковин, и на площадке появился сияющий бронзой светловолосый кортавида. Без маски. Слева, за поясным ремнем, — листовидный ксифос, в ножнах на правом плече — кинжал, в руке — треугольный кулачный баклер. Жертва для морского гада была подготовлена со всей тщательностью — умащена маслами и красиво покрашена. Потому незадачливый порх, приготовленный для пожирания, выглядел весьма привлекательно, особенно с учетом его юной свежести. И это удовлетворяло взыскательный эстетический вкус благородных гостей Казаросса.

Гости приготовились сполна насладиться праздником ужаса, волнуясь от мыслей о том, как это красивое молодое тело будет разорвано для их удовольствия. Чувствительные