встречаться двое,
И нужен, чтобы брызнул водопад, –
В венце из молний гром, его раскат.
6
В венце из молний гром, его раскат,
Псалом вселенский вечной Литургии,
Лишь в бешенстве разлома все стихии
Зиждительно красивы многократ.
Не только губит жатву крупный град,
В нём праздник формы, пляски круговые,
И старый сказ об искусившем Змие
Весь перевит в пьянящий виноград.
Единой всеисчерпыванья силой
Вступили в свет из тьмы небытия
И дикий смерч и малая струя.
Пред творческой мечтой ширококрылой
Равны – цветок лужайки, горный скат,
Орёл, и тигр, и мотылёк, и гад.
7
Орёл, и тигр, и мотылёк, и гад
В едином свитке роковые строки,
Повинности, для всех одной, уроки,
Всё вещество – один священный Град.
Сознание безумящий набат,
И пляшущий бубенчик в поволоке
Туманов предрассветных – одиноки
И дружно слитны, звуку звук – собрат.
Что бьётся выразительней для слуха,
Моё ли сердце, взятое стрелой,
Или в прозрачной паутине – муха?
Мы боль равно кладём на аналой.
Вся жизнь есть жертва, мир – богослуженье,
Всё в жизни мировой есть выраженье.
8
Всё в жизни мировой есть выраженье
Единого предвечного Лица,
В котором боль и радость без конца,
И наши лица лишь отображенье.
Творящих сил качанье и броженье,
Борьба, чтоб жил, как факел, дух борца,
Путь роз и путь тернового венца,
Тьмы тем в путях к лучам преображенья.
Ты слышал птицу? Что в ней может быть?
Какой-то всклик. Нам этот звук не внятен.
А в нём предельный зов, мольба любить.
И мы могли бы в песне радость пить,
Когда б закон миров нам был понятен: –
Всё хочет хоть минуту говорить.
9
Всё хочет хоть минуту говорить,
Чтобы, явив на миг свою отдельность,
Внедриться в многосложнейшую цельность,
И смысл чертою новой озарить.
Нам нужно бытие боготворить,
Пролить на всё вниманье и молельность,
Познать предел и рваться в беспредельность,
И разрушать, чтоб новое творить.
Для царственного счастья созиданья
Должны металл калить мы горячей,
Взять в нашу радость полноту страданья.
Сжать яхонт дня оправою ночей.
Уметь сказать, в решении суровом,
Молчанием и напряжённым словом.
10
Молчанием и напряжённым словом,
Мятежным воплем мечущей души,
Молитвою, зате́пленной в тиши,
Грозой, что ломит сучья по дубровам, –
Прорывом к далям, дальше, к далям новым,
Призывом страсти: «Пей! Бери! Спеши!» –
Все смелые разбеги хороши,
И трубит рог удачи быстрым ловам.
Упиться страстью, нежа и любя,
Упиться битвой, пляской вдохновенья,
Упиться чем-нибудь, но до забвенья, –
Вот лучший путь, чтобы найти себя,
И тешиться, под бархатным покровом,
Звездой небес и запахом сосновым.
11
Звездой небес и запахом сосновым,
Росинкой трав и молнией в грозе,
Алмазом, загоревшимся в слезе,
Играет дух и прячется под кровом.
Работает пчелой в цветке медовом,
Яри́тся в быстролётной стрекозе,
Крути́тся струйкой пыли на стезе,
С усмешкой смотрит взором чернобровым.
Мелькнёт, лампада ночи, светляком.
Нависнет аметистовым удавом,
Червём, как храм, земли источит ком.
Возникнет альбатросом величавым,
Задумает людей тканью учить
Крестовиком, свою скрутившим нить.
12
Крестовиком, свою скрутившим нить,
Была такая сплетена картина,
Что в споре сражена была Афина,
Всю жизнь богов сумел в узор он влить.
Он радугой умеет распалить
Отъединённый замок властелина,
И так легко-изящна паутина,
Что кружево лишь можно с ней сравнить.
Все существа владеют тайным даром,
Своим, хотя не всё, что в мире есть,
И что дроби́тся численным пожаром,
Способен человек в веках прочесть.
Хоть разный лик дан соловьям и совам,
Один огонь бежит по всем основам.
13
Один огонь бежит по всем основам,
И тайнопись огня рассмотрим мы
И в яростном пришествии чумы,
И в странных снах, являющихся вдовам.
Всем Буддам, Брамам, Зевсам, Иеговам
Являлся свет в предельностях тюрьмы.
Благословим же царство нашей тьмы,
Но подожжём её костром багровым.
Сожжём себя, коль золота хотим,
Сожги себя, коль хочешь возрожденья,
Жар-Птицей будешь, реющей сквозь дым.
Из новых струн сверкнёт иное пенье.
От перстня получи, – чтоб сон сменить, –
Желанье в вечном миг свой сохранить.
14
Желанье в вечном миг свой сохранить
Даётся всем, один горит алмазом,
Другой трудом, благословеньем, сглазом,
Но каждый может лик свой оттенить.
Лишь лености не дай себя склонить,
И остриём пройди по цепким связам,
Циклоном дней владеет строгий разум,
Умей огнём наряд свой изменить.
Был самородок в руднике глубоком.
В горнило брошен, изменил свой лик,
И круг искусно скован. Ярким оком
В нём самоцвет колдующий возник.
Так точно, по закону вороженья,
В воде затона ивы отраженье.
15
В воде затона ивы отраженье,
Нагроможденье каменных громад,
Гвоздики алой тонкий аромат,
Любимого к любимой приближенье, –
Морской волны вспенённое движенье,
В венце из молний гром, его раскат,
Орёл, и тигр, и мотылёк, и гад,
Всё в жизни мировой есть выраженье.
Всё хочет хоть минуту говорить,
Молчанием и напряжённым словом,
Звездой небес и запахом сосновым, –
Крестовиком, свою скрутившим нить,
Один огонь бежит по всем основам,
Желанье в