Комментарий к Часть 1

Саундтрек:

Crowded House - Four seasons in one day.

Finding out wherever

there is comfort there is pain

Only one step away.

Первый раз он прикасается к ней совершенно случайно, спасая от падающей горгульи. Это происходит абсолютно инстинктивно — он видит ее обманчиво хрупкую фигурку во дворе школы, а мгновением позже, подняв глаза наверх, замечает пошатнувшуюся каменную статую. Ксавье не думает о мотивах своего поступка, не стремится выглядеть героем, в сущности, он вообще не успевает ни о чем подумать.

Мышечные рефлексы толкают его вперёд, а в следующую секунду он уже лежит на земле, вжимая в мокрую грязь хрупкое тело новенькой. Кажется, она без сознания — глаза прикрыты, а тонкие руки безжизненно распластались по земле. Вот черт. Ксавье не умеет оказывать первую помощь, но все же бережно отводит в сторону прядь иссиня-чёрных волос и машинально касается ее шеи одним пальцем в попытке нащупать пульс. Ее кожа оказывается холодна как лёд. Наверное, всему виной холодный осенний дождь. Ксавье несколько растерянно оглядывается по сторонам и, не найдя возможных помощников, принимает решение отнести девушку в больничное крыло. Осторожно поднимает на руки — как и ожидалось, она практически ничего не весит. Ее голова безжизненно запрокинута назад и в невольной попытке защитить лицо Аддамс от дождя парень склоняется чуть ближе, улавливая слабый аромат парфюма — тягучий, пряный, с нотками цитрусовых или чего-то похожего. Уже на подходе к больничному крылу он шепотом произносит ее имя, словно пробуя его на вкус. Уэнсдэй. Одни твёрдые согласные, звонкое уверенное окончание. Что ж, ей вполне подходит.

Той же ночью Уэнсдэй Аддамс впервые является ему во сне.

Спустя пару недель Ксавье Торп с уверенностью может утверждать, что сны с участием Уэнсдэй гораздо мучительнее кошмаров о монстре. Она приходит почти каждую ночь, неотвратимо и беспощадно — сначала он видит ее издалека, один лишь хрупкий силуэт с чёрными косами, которые невозможно не узнать. Через несколько ночей она оказывается ближе, на расстоянии вытянутой руки, и юноша уже может лицезреть детали: аккуратный пробор, тончайшие музыкальные руки с голубой сеткой вен, четко очерченные губы. Ещё несколько сновидений, и Уэнсдэй совсем рядом, настолько близко, что он слышит тонкий аромат цитрусовых, исходящий от ее волос, видит колкий немигающий взор темных глаз, почти физически ощущает прохладную бархатистость кожи… Но это лишь сны. Каждое утро он просыпается в холодном поту, с неистово бьющимся сердцем и острым желанием коснуться ее вновь. Спустя совсем короткое время это желание разгорается сильнее, превращаясь в похоть, от которой не спасает ни ледяной душ, ни изнурительные километры бега, ни попытки самоудовлетворения.

Но в жизни Уэнсдэй Аддамс рьяно бережёт свои личные границы. В жизни они с Ксавье лишь изредка обмениваются короткими саркастичными фразами на уроках. Она всегда говорит коротко и четко, бросая слова, словно острые кинжалы. Точно в цель. И непременно до крови, на меньшее она не разменивается. И ее глаза в жизни оказываются совсем иными — во снах он видит тёмный околдовывающий бархат, а наяву ее глаза словно обсидианы — одно неровное движение, и ты неизбежно порежешься о грубые грани.

— Ты выглядишь глупо, когда смотришь в одну точку, — безжалостно припечатывает она, даже не подняв головы в сторону Ксавье и оттого не замечая, насколько жадным взглядом он упирается в ее руки.

А он словно под гипнозом неотрывно следит за каждым движением тонких пальцев, сжимающих чёрную ручку. У неё красивый почерк. Маленькие аккуратные буквы без лишних завитушек. Похоже на каллиграфию — красиво, безукоризненно и так безжизненно. Он встряхивает головой, усилием воли заставляя отвлечься от изящного запястья.

— Не знал, что ты замечаешь кого-то, кроме себя, Аддамс, — парирует Ксавье.

— Раздражающий фактор трудно игнорировать.

Дежурный обмен любезностями завершён, Уэнсдэй снова погружается в конспект, а Ксавье… А Ксавье бросает в жар от мысли, как он хотел бы до боли сжать ее тонкие руки, оставив синяки, и остановить поток колкостей грубым поцелуем. Но вместо этого он тяжело вздыхает и начинает в десятый раз перечитывать написанное. Кажется, из-за чертовой Аддамс его успеваемость ощутимо ухудшается. Торнхилл говорит что-то про бал и про отсутствие домашнего задания, но все это воспринимается абсолютно побочно.

Сложившаяся ситуация непривычна для него, ведь раньше Ксавье никогда не испытывал проблем с девушками. Он мог бы позвать ее на бал. Да, наверное он мог бы это сделать. Но воображение слишком ярко рисовало недвусмысленные картины ее отказа: вот он, нервно сглатывая ком в горле, как бы между прочим спрашивает о ее планах на вечер субботы, а вот Уэнсдей смотрит на него исподлобья своим фирменным взглядом и обрывает поток слов одним решительным: «Нет, это не для меня». Или и вовсе молчит, не сочтя нужным отвечать на подобную глупость. А потом она может перестать его замечать, и одна только мысль о подобной перспективе оказывается неожиданно пугающей.

Она убирает тетради в рюкзак. Ксавье нарочно собирается медленно, чтобы иметь возможность украдкой наблюдать за ее движениями. Как художник, он привык подмечать детали, недоступные взгляду обывателя: например, лицо Аддамс только поначалу кажется застывшей маской, у неё определённо есть эмоции, но проявляются они очень слабо. Вряд ли она сама об этом знает, но когда Уэнсдэй увлечена темой урока, она едва заметно поджимает губы, а когда занятие оказывается скучным, она хмурит брови и левой рукой часто расправляет несуществующие складки на одежде.

Девушка проходит мимо, не удостоив его прощанием, а Ксавье прикрывает глаза, вдыхая уже такой привычный аромат. Дерево, специи и цитрус. Черт, это становится похоже на одержимость. Если он не предпримет никаких действий в ближайшее время, он точно свихнётся. По сути варианта всего два, нужно либо избегать искушения, либо поддаться ему. Та часть разума, что ещё способна здраво оценивать происходящее, подсказывает, что лучшим исходом для Ксавье будет первое: очевидно, что Уэнсдэй Аддамс в конце концов разобьёт ему сердце, она не способна отдавать, лишь только брать. Она словно природная аномалия, убивающая все живое в радиусе нескольких метров. Вполне возможно, ее эмоционального диапазона не хватит даже на то, чтобы захотеть