но только 14 января.

В чем тут дело — я не знаю. Но что считать фактом?

Фактом, я думаю, можно считать имя. Появись он на свет не в январе, а в июне, его бы, возможно, назвали бы как-нибудь по-другому.

В январе 1924-го умер Ленин. Отцу в ту пору было семь дней. «Владлен» означает «Владимир Ленин».

Его мать (и, стало быть, моя бабушка) Анна Самойловна была вполне советским человеком, членом партии с 1918 года.

Вырос он без отца, в огромной харьковской коммуналке. где сокращенный «Владимир Ленин» быстро трансформировался во вполне привычное, некраснознаменное «Владик» («Владька», как называли его друзья).

В двенадцать лет он лишился ноги — попал под трамвай. Ногу ампутировали до колена. Помню, в юности у меня нередко вызывала протест привычка отца из всех вариантов развития событий предполагать наихудший — пока наконец не доперло, откуда это идет. «Что такое «пессимист»? — Хорошо информированный оптимист»… Для большинства из нас «наихудший вариант» — это все-таки достаточная абстракция. Он же был «информирован» о вполне реальной возможности этого «варианта» куда как рано…

Бабушка рассказывала, как на костылях он гонял с друзьями в футбол.

Многие думали, что ногу ему оторвало на фронте. Но это не так.

В 41-м году он оказался в эвакуации, под Талды-Курганом, в глухом казахстанском районе, где работал пионервожатым в интернате. Основную массу составляли дети-казахи из аулов, но были и русские, лишившиеся или потерявшие своих родителей. Голодные, агрессивные и чуть что перестававшие понимать по-русски ребята не поддавались никакому педагогическому воздействию. И тогда у кого-то из воспитателей родилась идея организовать кукольный театр. Куклы, естественно, были самыми примитивными, папа (ему тогда было 17–18 лет) сочинял скетчи на военную злобу дня (комедийные персонажи: Гитлер, Геринг, Риббентроп и т. п.). Затея возымела бешеный успех как внутри интерната, так и вне его — ребята оказались «при деле», и вскоре «театр» стал разъезжать с выступлениями по районам. Кроме смеха и аплодисментов, труппа вознаграждалась и вполне телесной пищей: гостей кормили.

Произошел такой забавный случай. На одном из выступлений (война! глухой казахский аул!) к папе подошел человек и сказал, что он из агентства по охране авторских прав. «Чьи это скетчи?» — спросил он. «Мои», — ответил папа. «Охранник» аж присел от удивления. «Тогда вы обязаны получать деньги!» — наконец вымолвил он.

Как будто отец только и делал, что искал способов уклониться от этой своей «обязанности».

В сорок третьем году отец поехал в Москву поступать в Литинститут. Кажется, ему не хватало года до среднего образования.

Тем не менее его взяли. На поэтический семинар.

…Одно из моих детских воспоминаний. Год эдак 55-й — 56-й. Мы тогда жили на Полянке. Комната. В центре — круглый обеденный стол, когда приходят гости, его раздвигают. Зима, вечер. К нам пришел гость. Все как-то по-особенному рады, не совсем понятная эта радость передается и мне. Гость немножечко странный — невысокого роста, кругленький, в шинели — военный? — но почему-то шинель черного цвета, а на голове что-то тоже круглое и черное — то ли шляпа почти без полей, то ли видавшая виды шапка. И вот мы сидим за столом — шутки, смех, пуще всех смеются папа и этот вот круглый гость. Хрипловато так смеется и длинно, будто рубанком стружку ведет. Потом все заняты его локтем, куда-то он им влез — то ли в салат, то ли в чужую тарелку. Потом он вынимает футляр с очками, и оттуда же, из футляра достает узкие листочки бумаги. Все затихают. И каким-то необыкновенным, совестливым^[1] голосом гость начинает читать стихи.

«Совестливым» — это я не сейчас придумал, а уже очень давно нашел слово, которое, как мне кажется, точнее всего передает то мое детское впечатление. А гость — это Эма Мандель («Эмка» — говорил отец, «Эмочка» — мама), он же — Наум Коржавин, сокурсник отца и друг с литинститутских времен. Возможно, это была первая встреча, когда тот вернулся из ссылки…

Кроме Коржавина одновременно с отцом в Литинституте учились Юрий Трифонов, Владимир Тендряков, Наум Гребнев, Александр Межиров, Расул Гамзатов, Венедикт Сарнов, Макс Бременер, Евгений Винокуров, Владимир Солоухин, Николай Старшинов, Юлия Друнина, Григорий Поженян, Вадим Сикорский, Константин Ваншенкин. В общем, среда была творчески разнообразной и, что там о ком ни говори, талантливой.

Отец любил вспоминать студенческие годы. И не только, я думаю, потому, что с ними связана молодость, всеобщее нищее братство… Это сейчас Литинститут — просто один из вузов, выпекающих молодых специалистов. В те времена было по-другому. Вокруг Литинститута паслось масса народу. На знаменитые литинститутские капустники было не пробиться, слухи о каждом из них потом еще долго будоражили молодую Москву.

Отец с его природным остроумием и талантом пародиста быстро сделался едва ли не главным заводилой этих «мероприятий».

Шуточные стихи, песни, «пёрлы», передаваемые потом из уст в уста…

Узнаете мелодию? Правильно, знаменитый в те годы «Офицерский вальс». Или:

И эта песенка травестирует весьма популярный тогда шлягер из кинофильма «Небесный тихоход».

Словом, веселились ребята! «В первые минуты Бог создал институты, И Адам студентом первым был. Он хилял налево, И гулял он с Евой, И Бог их общежия лишил…» Мама вспоминает, как однажды они с отцом договорились встретиться где-то на Сивцевом Вражке (они тогда жили в разных общежитиях), он сильно опаздывал, она сердилась, и вдруг издалека слышит громкие голоса. Подумала — пьяные, оказалось — отец с целой компанией, а горланят они хором только что сочиненную им эту песню.

На долгие годы она стала чем-то вроде неофициального гимна студентов.

Тогда не было еще ни «бардов», ни «авторской песни», а об организации какого-нибудь КСП страшно было и подумать.

Конечно, во всем этом