Болиславом. Решив, что дочь их младшу Чарушу посватают, в самой осередке лета, перед празднеством Купалы.

Весна да Болислав отказ на то не смогли дать, договор-то нарушить негоже. Хоть и страшились они Родиполка того, но про то старались не думать, про кудесничество его да ведемство, и Любе отказа не дали. Младую Чарушу уговаривали, что радо им, что богатырь от них не отвернулся да ее в жоны взять хочет. Им почет оказан, ведь сам-то богатырь мужем станет. Да не только им, прародителям, радо, а и самой девице младой за счастие, ведь он-то видом знатен, хорош, ярок.

Готовились к тому сватанью богато, словно пир ладили. Мать невесты на подмогу позвала знатных стряпух — сестер своих, Раду да Милицу. Они на пиру в Печерском граде у самого князя Вольхи Силовича, что был сыном князя-батюшки Венислава Саввича, стряпали. Да так все тому князю по нраву было, что заплатил он им серебром да золотом, целый ковш насыпал. Весна не скупилась, стараясь угодить сватьям да жениху младому, богато приготовляла все, чтобы младого жениха умилостивить. А пуще всего — его мать, Любу. Порадовать ее, чтобы обиду свою забыла, за опервую невесту Родиполка, Милораду. А то ведь вина пред нею у Болислава да Весны, невольная, но сильная, за свою старшу дочь непокорную.

Сватали Чарушу перед самым Купалою, что в осередке лета празднуют. Сватали богато, словно пир малый затеяли. Родовой стол деревянный, что стоял посередке тихой светлицы, покрыли новою сияющей скатеркою, белою, словно снежное поле. А на нее уж поставили всего досыта. Посередке хлеб круглый, пушистый, еще теплый. Около него, с двух сторон, одве запеченные с рубленой капустой длинные щуки, что выловлены братом невесты Лелем. Каши разны масляные. Пироги с капустою да мясом, в глубокой деревянной миске, зажаристою корочкою играли рядом с теплым хлебом. К краю стола — плоские миски с жирными утками, что запекли с сочными лесными ягодами. По самому краю — неглубокие ковши с толстыми зайцами, что накануне словлены были батюшкою в лесу, а теперь, обжаренные и запеченные, красовались на столе с острым хреном.

Невеста, ожидая сватов, в волнении по светлице металась. То в оконце заглянет, то скатерку, и без того мягкую, пригладит, то миски поправит, а то вовсе их местами поменяет. Наконец пришли сваты с песнями звонкими. У Чаруши сердечко забилось, словно птичка в клетке, затрепетала вся, побледнела. К матушке бросилась, дрожа от смятения. Весна дочь свою любимую по волосам погладила, приласкала, за руку взяла да вместе кланялись, гостей встречая.

Много их было, да все самые голосистые, языкатые. И пышна, толста тетка Свекла, что из народа двунечей была да жила за далеким пригорком, в тихой избе сына Бренча. Пришла она не одна, а привела с собою свою невестку Маковку, красиву, покладисту девицу. Хоть и скромна та была, но лучше нее ссоры слаживать в деревеньке никто не умел. И пришла с переливчатым тонким смехом такая же тонка да высока Годица, курноса да узкорота, что супротив них, в своей избе, без мужика жила. Шустро да весело вбежала в избу с приговорками щебетуха молодица Ягода, быстро окинув темным колким взглядом весь родовой стол да саму девицу-невесту. За ней чинно, но с довольной улыбкой, что позвали за сватов, вошел нарядный муж Венцеслав, что был когда-то другом жениху. Да и старая сгорбленная бабка Куманиха, что наговоры на младого Родиполка вела, теперь же была весела, суетлива. Словно сродница Родиполку, ласково говорила о женихе. Да позабыв о своей старости, бодро подхватывала приговорки молодых девиц. Вошел гордо в избу чернобровый Журба, названный батюшка младого богатыря, что по той зиме от Милы бездетной ушел да к матери Родиполка Любе пришел. Он-то ярко слово говорил, словно птица заливиста. Всем своим видом показывал, что был доволен, словно родный батюшка молодца. Мать Родиполка вошла, как и завсегда, светла, стройна, краса молодица, с толстою светло-пшеничною косою, что округ головы в одва оберта положена. Поклонились ей низко хозяева да невеста. Люба с теплотою взглянула, да и сама в ответ поклоном ответила. Хозяева, увидав, что угодили матери, довольны стали, разговорчивы, радостны. Нарядный младой жених Родиполк вошел в избу опоследним, тихо. Хоть и легкая улыбка была на его бледном, но красивом лице, но в глазах застыла тоска тихая.

Всех рассадили по лавам с новыми багряными коврами, что хозяйка-мать сладила по такому радостному случаю. Голосистые бабки младого жениха потянули за руку, да и усадили супротив девицы-невесты. Она мила, лицом светла, с тонким маленьким подбородком. Глаза-то ее ясные, блестящие, округ темными густыми ресницами обведены, а брови-то — словно угольком нарисованы, тонки да изогнуты. Толстая русая коса длинная, с красною лентою плетенная, по прямой спине ложилась, да до самых колен.

Весь вечор ту девицу сваты нахваливали без устали. А молодец же словно их не слышит, все на Чарушу смотрит. Родители Весна да Болислав, завидев то, матери молодца улыбнулись да головой кивать стали, что меж девицей да молодцем все сладится. А Чаруша — та глаз-то своих голубых блестящих на молодца не поднимает, а как посмотрит украдкой, так опять ярым румянцем зайдется. Да и как не заходиться-то ей при том взгляде его светло-зеленых глаз с темною окантовкою — пристальном, молодецком, но тихом, с печалью. Словно он тем взглядом искал в ней что-то тайное, прознать хотел скрытое ото всех, только ей одной ведомое. И раз от разу в них пробегал огонек, сверкали те глаза зеленые, словно он уже чего понял про нее, про думы ее, девичьи, наивные. Чаруша, вспомнив про сестру свою старшую, еще больше зарделась. И жалела молодца, и страшилась его инородного духу. Но все уговаривала себя: «То вины моей нет, что Миролада другим молодцом сбежала да женою тебе не стала. Я-то уж другою буду. То, видать, так и глядит на меня, словно не верит, что женою надежною буду». Оттого еще больше Чаруша зарделась, за себя да за свою сестру стыдясь.

Так невеста на сватанье в румянце сидела, все на богатыря глядеть боялась. Да и как на него, того молодца инородного, смотреть, когда он огненный, яркий, глаза-то враз ослепить может. И сидела та Чаруша милая, стыдливо поглядывала на молодца богатыря. Он-то на год младше ее брата Леля, восемнадцату осень после празднества Прощальницы встречать будет. Хоть и был приведен Родиполк свуянычихою Любою да вырос в деревеньке Сохте, нравы да обычаи древляничей с рождения знал, что жили здесь, но все ж инородный он был, чужеземный. Молодцы-то все деревенские волосами светлы али белы, пшеничны, а то и темно-русы, а в его волосах огонь блестит, чудный, извивается. Все те молодцы и братец ее Лель, волосы-то свои срезают, те вольно у плеч