Родиполка, по своему по кудесническому ходу.

Варта пошел далее, вглубь авсеевского желто-зеленого леса. На чистой да светлой поляне с густой, но уже потемневшей травушкой меж высоких да плетистых кустов лежала гурьба больших серо-коричневых каменей, что с одной стороны поросли сочным мхом. Один из валунов склонился боком, совсем лежал на земельке-матушке, плотно упираясь острием своим в больших собратьев. Те же лежали смирно, плечом к плечу, плотно поддерживая друг друга. Они напомнили ему те большие каменища из его сна-видения. Круг камней — то знатного роду князья, но не знатны они совсем, а духом все простые, серые.

На поляне у одного из камней, что лежали гурьбой, верх был словно мечом срезан, ровен да гладок. Родиполк постоял возле них, поглядел. Сильны они, могучи. Древние. Долго лежали тут, до него, да и будут лежать опосля, завсегда. Он взобрался на тот знатный камень, что был с ровным верхом, да сел. Уходило с этой ночью все ребяческое из духа его, наполнялся он мужалостью да мудростью. Глянул ввысь. Тонко засвистели своими певучими голосами птицы. Светало. Тихо набирал Ярило-батюшка сочность да озарял своим хоть и авсеевским, но все ж ласковым теплом. Скоро он сменит облик да станет зимним Хорсом, со светлыми, но холодными лучами. Ушло все, что было по тому ребячеству — и обида на Журбу, своеволие его, все то уж позади стало. Глаза его зеленые преисполнились светлой мудрости. А знак тот, княжеский, — отметина — потемнел, и уж каждый подметит, что пред ним князь. Теперь уж верно отметина та про княженье говорит. Да и все про то сказывает: и видения его, и весны те, что на один десяток с одвумя свернули. «Верно, быть тому княжеству великому, да и мне знатным князем…»

Медленно оживал лес и все его обитатели. Зашуршала листва, задетая рыже-серой белкой. Родиполк взглянул туда — ее уж и след простыл. Чуть поодаль снова затрепетала листва, на него удивленно глядел олененок. Его мордочка чуть показалась из-за ветвей, и тут же скрылась. Родиполк — Варта улыбнулся.

— Жизнь та новая, ладная!

Звери сжились с ним, и уж его не боялись, хотя и сторонились. Только кудеснику Ворисею удавалось ласкать их да привечать. Он смотрел долго в их звериные глаза. Те по-своему, по-звериному, говорили с ним, а он словно понимал их диковинную речь. А после уж чудно сказывал Родиполку о том звере, о его жизни да заботах.

И сам Родиполк — Варта уже свыкся с ними и без трепета в духе своем принимал их, когда чуял те шорохи, вспоминая свою мать Тару-мавку. Они занялись своею жизнью да авсеевскими заботами. Он закрыл глаза, прислушиваясь к себе. В духе его было тихо, спокойно. Он готов был принять свою новую княжескую жизнь с согласием, не идя супротив того Верхоглядовского решения. Солнечные лучи пробивались сквозь светлую листву, озаряя поляну да самого богатыря-кудесника. Нежно лаская его лицо, терялись в густой огненной бороде.

Наступал новый день, а с ним и новая, ладная жизнь — кудесническая, да грядущая — княжеская.