обратиться к маме и папе, но что-то останавливало. Родителям она доверяла все свои секреты. Кроме этого. Словно знала, что ее самый большой секрет предназначен только для нее.

Сейчас же беда была в том, что их отношение к танцам было более чем серьезным, и девушка боялась. С одной стороны, папа шутил, что с ее грацией только клоуном в цирке работать, а вот с другой, мама долго подбирала школу танцев.

Глубоко вздохнув, Эмми решительно толкнула дверь гостиной, где сидели родители, собираясь с духом, чтобы не передумать в последний момент из боязни огорчить их.

Дверь громко стукнула о стену, заставив звякнуть фарфор в настенном шкафу, которым так гордилась мама – она привезла его из какой-то далекой страны. Девушка непроизвольно поморщилась – такого эффектного появления она не планировала.

– Что-то случилось, детка? – мама с тревогой смотрела на нее. Красивая еще жгучая брюнетка с темно-синими, почти что черными глазами. С отцом они смотрелись просто идеальной парой, он был тоже темноволосым и почти на голову выше жены.

– Нет, – Эмми помедлила, собираясь с духом. – Я ушла из танцевального класса! – выпалила она и резко выдохнула.

– Да? Уже? – отец приподнял бровь, но удивленным не выглядел.

– Эмми… Мы ведь так все этого хотели… Так стремились попасть в эту школу. Тебе нужно подумать и вернуться, – мама казалась сильно огорченной.

– Эстель, не дави на ребенка, – отец вздохнул. – Эмми, это твое право решать, чем ты хочешь заниматься в жизни.

– Но, Грег, она должна учиться танцевать!

– Если она не хочет…

– Мало ли чего она не хочет! Столько сил потратить впустую!

– Никто силы понапрасну не тратил, что должна знать и уметь, она знает. Да и потом, вряд ли две недели настолько уж важны, – возразил отец.

Эмми смотрела на них и не понимала, что происходит. Первый раз в жизни родители спорили при ней, и первый раз – из-за нее. Мама была почти в ярости, было видно, что Эстель еле сдерживается. Такого девушка точно не ожидала.

– Мам, если вы хотите, вернусь…

– Тебе не нужно делать то, что хотим мы. Любое твое решение должно принадлежать только тебе, – начал Грег, но Эстель его прервала:

– Ты вернешься в школу танцев и будешь посещать занятия! Ты будешь учиться и станешь лучшей в классе! Ты…

– Эстель…

– Ты должна заниматься! Это все, что мы просим!

– Эстель…

– Неужели так трудно хоть раз довести дело до конца?

– Я вернусь, – тихо сказали Эмми.

Все что угодно, лишь бы снова не видеть маму в таком состоянии.

– И правильно, – удовлетворенно заявила Эстель. – На тебя потрачено столько сил. Да и она была бы расстроена, что ее дочь…

– Эстель! – рявкнул Грег.

Мать испуганно замолчала, поняв, что сказала лишнее. Она посмотрела на мужа, попыталась улыбнуться, словно ничего не произошло. Мимолетная оговорка, не имевшая значения. Но для Эмми эта случайная фраза была роковой. Почувствовав, что привычный мир начинает рушиться, покрываться трещинами, Эмми тихо спросила:

– Ее дочь?

– Детка, я не это хотела сказать… – начала говорить Эстель.

– Что значит «ее дочь»? – прервала ее девушка. Она стояла словно на льду, и каждое слово разбивало под ней ту тоненькую корку ее идеальной жизни, что удерживала на плаву.

– Эмми…

– Пап, – она смотрела со слезами на человека, который всегда был ее незыблемой опорой.

– Эмми…

В его голосе она услышала то, что не хотела слышать. Сожаление. Печаль. Мольбу. Человек, который никогда в жизни не отступал, шел к цели напролом, верил в свои собственные идеалы, сжал руки, стараясь не смотреть на Эмми, пряча глаза. Он никогда ей не врал, она точно знала, что для него честность превыше всего. Даже не так. Честь – не пустое слово. А теперь выходит… Врал? Они оба лгали…

– Папа, скажи мне правду.

– Ты не наша дочь, – глухо произнес он, опуская взгляд. – То есть, наша, – поправился он, – но не родная…

– Нет, – зажимая рот руками, чтобы не зареветь в голос, Эмми отшатнулась, попятилась, и натолкнувшись спиной на стену, сползла на пол. Она и не заметила, как отходила от родителей все дальше, боясь услышать то, чего знать не хотела. То, чему не могла поверить. Просто не могла…

В голове все смешалось. Как такое может быть? Они часто шутили над ней, наверное, и сейчас… Тогда почему в глазах матери столько боли? Даже если она приемная, ну и пусть. Главное, они ее любят, ведь так? Понятно теперь, почему она так на них не похожа. Но мама, ее слова…

– Детка, прости, – Эстель умоляюще протянула к ней руки. – Мы любим тебя! Любим всем сердцем. Ты всегда будешь нашей маленькой девочкой…

– Я приемная? Вы знаете, кто мои родители? – слова вырвались прежде, чем Эмми смогла их осознать.

Она посмотрела в глаза Грегу, боясь его ответа. Почему-то смотреть на отца было легче. Чувства перемешались. Девушка хотела услышать ответ, и в то же время всей душой не желала знать его. Вернуть бы время назад, чтобы не было этих слов.

Повисшее молчание пугало до дрожи.

Эмми разжала руки, чтобы увидеть, как на большом пальце стали проступать красные пятна – следы зубов и отчаяния.

– Ты не поверишь, – наконец сказал он.

Тишину в комнате можно было трогать руками, гладить, словно живое существо, опасное и беспощадное. Она угнетала и пугала, звенела в ушах, словно церковные колокола. Каждый нерв в теле слушал эту тишину, ждал, когда ее разорвут слова, которые разделят жизнь на две части. И когда Эмми уже отчаялась что-либо услышать, Грег начал говорить.

– Эстель всегда была с тобой. Кормилица, нянька… Держала тебя на руках с самого твоего рождения. Ухаживала, когда ты болела, радовалась тому, как ты росла. Она слышала твое первое слово, видела твой первый шаг. Всегда рядом, словно тень, – он посмотрел на жену, у которой по щекам текли слезы. – Твоя мать, – он перевел взгляд на Эмми. – Твоя матушка любила тебя до безумия. Ты ее первый ребенок, старшая из детей, сокровище, тем более дочь…

– Первый? У меня есть? – начала Эмми и осеклась.

– У тебя есть брат, – Грег всегда понимал ее с полуслова. – Он младше тебя всего на несколько минут. Да, – остановил он, готовые сорваться с ее губ вопросы. – Он твой близнец. И именно из-за этого все беды… Хотя, наверное, все началось намного раньше… Твоя матушка была очень красива… Невысокая, хрупкая, изящная, с волосами цвета старинного золота, с глазами ярче, чем небо в самый ясный день. В нее невозможно было не влюбиться. И твой отец полюбил ее с первого взгляда… Ты очень похожа на нее. Даже не знаю, что ты взяла от отца. Все в тебе ее – движение, улыбка… Понимаешь, Тинара, так звали твою мать, была необыкновенной,