на собрании говорили, что осточертели вам бумаги, что давно пора, засучив рукава, идти из конторы на производство? Так вот, мы вас, как опытного работника, как человека политически грамотного решили назначить начальником строительной площадки.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Спасибо. А где эта площадка?

Е г о р  Е г о р о в и ч. В Кушве.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Ну, порадовали вы меня…

Е г о р  Е г о р о в и ч. Я знал, что вы обрадуетесь.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Вы это серьезно, Егор Егорович?

Е г о р  Е г о р о в и ч. Совершенно серьезно. Были трудности, конечно. Кое-кто возражал. Но я добился, чтобы ваша мечта осуществилась.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Правильно! Пра-виль-но!.. Давно надо поработать не как-нибудь, а по-настоящему.

Е г о р  Е г о р о в и ч. Давно, Зиновий Павлович!

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Причем, засучив рукава.

Е г о р  Е г о р о в и ч. Да.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Все это так, но у меня же, понимаете, в Свердловске семья. Большая семья: я, жена… домработница… квартира… ванна. Две тетки в Нижнем Тагиле, а в Киеве дядька. Я человек, как видите, многосемейный. Со мной надо чутко, отзывчиво.

Е г о р  Е г о р о в и ч. Это верно, Зиновий Павлович. Это верно, как же я раньше об этом не подумал? Для вас мы все сделаем.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Все сделаете?

Е г о р  Е г о р о в и ч. Обязательно. Я займусь этим вопросом и уверен, что мы найдем работу на периферии не только вашим тетушкам и дяде из Киева, но и любому другому энтузиасту.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Правильно. Пра-виль-но!.. Но я, Егор Егорович, болен. Вот посмотрите сюда. Что, вы думаете, это такое? Вот тут болит. Ой! Ой! Знаю: думаете аппендицит. Нет, Егор Егорович, не отгадали. Аппендицит мне вырезали еще когда посылали в колхоз. А это у меня, понимаете, самая настоящая язва желудка. Иду, без промедления ложусь под острый операционный нож. Вот так. До свидания.

Е г о р  Е г о р о в и ч. Ай-ай-яй! Как же можно так халатно, так преступно относиться к своему здоровью! Я прошу вас, я требую, Зиновий Павлович, чтобы вы немедленно шли к врачу и лечились.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Спасибо.

Е г о р  Е г о р о в и ч. Желаю вам благополучно перенести операцию.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Спасибо, Егор Егорович. До свидания.

Е г о р  Е г о р о в и ч. До свидания. Я лично проконтролирую, как вы лечитесь. А в Кушву поедете, когда выздоровеете.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Как в Кушву? Я же вам объясняю, Егор Егорович, я человек многосемейный: я, жена, квартира…

Е г о р  Е г о р о в и ч. Ха-ха-ха! За что я вас люблю, Зиновий Павлович, так это за замечательную способность шутить. Конечно, квартиру в другой город не увезешь! Ха-ха-ха.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Хе-хе-хе. Правильно. Пра-виль-но!.. Но меня все равно нельзя посылать куда-то. Да, да! Вот вы говорите, якобы, я опытный работник. А какой там у меня, понимаете, опыт! Я же только бумаги все четырнадцать лет подписывал. Это каждый дурак сможет! Гнать надо в шею, понимаете, таких опытных работников. Вы говорите: дисциплинированный, а кто в прошлом году пропьянствовал целую неделю, а потом прикрылся бюллетенем? Все я! Ага, понимаете! И никакой я не политически грамотный. Невежда я. Газет даже не читаю. Как дикарь, чему учился — все забыл. Спросите меня, спросите, где Африка — не знаю. Вот до чего дошел! Весь морально разложился. Жену бью. Вот так, понимаете. Что? Скажете не убедительно? Или еще что-нибудь рассказать?

Е г о р  Е г о р о в и ч. Нет, спасибо. Вполне достаточно. И как это мы раньше вас не разоблачили?

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Мне можно идти?

Е г о р  Е г о р о в и ч. Одну минутку. Сейчас я напишу вот эту бумагу.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Приказ, да?

Е г о р  Е г о р о в и ч. Да.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Об освобождении меня от обязанности ехать на периферию?

Е г о р  Е г о р о в и ч. Об освобождении вас от всех обязанностей. Вы уволены.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Правильно… Как?!

Е г о р  Е г о р о в и ч. Как пьяница и случайный человек.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Это что шутка?

Е г о р  Е г о р о в и ч. Нет, я как раз не умею шутить. Вы об этом знаете.

З и н о в и й  П а в л о в и ч. Случайный человек?! Ну, спасибо вам, Егор Егорович. Четырнадцать лет не щадил, понимаете, живота, горел на работе и вот дождался благодарности… Ни одного замечания не имел. Примером дисциплинированности был. Лучший общественник. А-а-а! Понимаю: это кто-то меня оклеветал! Но кто, кто оклеветал меня в глазах всего коллектива?!

СЧИТАЙТЕ, ЧТО ПРОТОКОЛА НЕ БЫЛО

— У человека и так уже было восемь увольнений, — сказал машинист завалочной машины Павел Журавлев и наморщил лоб. Он всегда морщил лоб, когда бригаде приходилось решать вопросы «государственной важности». — Теперь давайте мы его уволим.

Первый подручный сталевара Володя Аробей крайне возмутился.

— Ты, Пашка, — закричал он, — известный либерал! Если бы ты видел, что он вчера вытворял, ты бы так не говорил!

Все невольно посмотрели через стеклянную стену будки автоматики на рабочую площадку. Там в отблесках мартеновского пламени маячила щуплая фигура второго подручного Кузьмы Верхотурцева.

— У, стыдобище! — свирепо сказал Аробей и отвернулся.

Полгода тому назад они сами попросили зачислить хулигана Верхотурцева в их бригаду. Они не сомневались, что сумеют его перевоспитать. Но сталевары просчитались. Вчера Кузьма устроил очередной дебош. Получив зарплату, он купил несколько бутылок водки, кольцо краковской и двести граммов пряников. В городском парке культуры и отдыха сервировал этими яствами одну из скамеек и стал назойливо приглашать прохожих принять участие в трапезе. Быстро и основательно упившись, Кузьма запел:

Потом он выкрал в тире пневматическое ружье и обстрелял лучшие аттракционы.

На ловлю Кузьмы выделили две усиленные милиционерами группы дружинников. Нарушителя искали всю ночь, но не могли найти.

А утром он как ни в чем ни бывало вышел на работу.

Бригадир Иван Иванович сказал ему:

— Ты, Кузьма, тут подежурь, а мы пойдем тебя обсудим.

— А печь? — испугался Кузьма.

— Ничего, мы быстро: дело ясное.

Но дело оказалось далеко не такое уж ясное.

— Семья! Вы подумали о семье? — говорил Павел. — Нет, Аробей,