Фобос

Сажа чёрная застыла на губах,

Сажа липкая, как плёнка на словах.

Сажей светлые залеплены глаза.

На коленях и на пятках грязь,

Тянет тело страждущее вязь.

Пожирает возгласы гроза.

На руках запёкшаяся кровь,

От порезов – боль, разбита бровь,

А в ушах отчётлив сердца стук.

Плетью кожу рассекает страх.

Бесконечно в тяжких кандалах

Грешник огибает пятый круг.

Обо мне

Я не мешаю в кофе сливки,

Из «Онегина» люблю читать отрывки

Вслух, особенно его письмо к Татьяне.

Бывает иногда, скорей по пьяне,

Болтаю, но храню секреты.

Я не люблю давать другим советы

И не люблю сама их принимать.

Я не люблю слезами крокодильими рыдать.

Мне нравится смотреть на море,

Писать ругательства и глупость на заборе

Цветным мелком и краской,

Особенно жёлтой, липкой и вязкой.

Не люблю письма, они грустные,

Но люблю городки захолустные,

Там люди намного добрее.

Люблю то медленнее, то быстрее,

То бежать, то идти, то кривляться,

То жалеть, то издеваться.

Прикуривать люблю от свечки,

Воровать бинты из аптечки.

Люблю маки красные в поле,

Обниматься крепко, до боли.

Не люблю конкретику,

Лучше прозу, нежели поэтику.

Не люблю штаны, они тесные,

Не люблю улыбочки лесные,

Иногда я хамлю.

На небо с крыши смотреть люблю

И ноги с окон свешивать,

Но не люблю кофе и сливки смешивать.

Без названия

Я так ничтожен, я так глуп.

Я ржавчина водопроводных труб.

Я моль паршивая, я сгусток суеты,

Я мошкара, что вьётся у воды.

Я ледяного ветра стон,

Я дым, я пыль, я просто фон:

Не на меня всегда, а сквозь,

Нет, не со мной, а только врозь.

Мой крик, как капля в океан,

Мои слова – пустой туман,

Моя улыбка – тень других,

Печаль – щебёнка мостовых.

Я буква в чьей-то паре фраз,

Я отраженье жадных глаз.

Я день, я ночь, я мрак, я свет,

Я повелитель всех планет.

Я смерть, я жизнь, я вечный путь,

Я сон, мечта, я солнца луч.

Я боль, я злость, я яркий смех,

Я и святыня, я и грех.

Я Разум мира, я Душа,

Закон вещей и их раджа,

Родитель всех и никого.

Я сразу всё и ничего.

Геката

Имя твоё как перекись

Шипит на губах и пенится.

Ты – вечность в разрезе времени,

Весь мир пред тобою стелется.

Твой голос как дикие сотни стрел

Вонзились, проткнули до смерти.

Я жрец твой порочный и я успел

Любим быть за муки совести.

Твои руки манили и путали,

Ласкали шипами, гладили.

Ресницы твои укутали,

Ложась на лицо моё прядями.

Губы твои как золото

С сахаром, но колючие.

Сердце твоё так молодо.

Глаза твои – синие, злющие.

Отравила меня ты, измучила,

Ты – сладкая ртуть ядовитая.

И теперь я безвольное чучело,

Прелестной богиней убитое.

****

Ты не любишь во мне мою темноту.

Ты хочешь вот эту во мне, а не ту.

Ты любишь сиянье моих синих глаз,

А меж тем у них изумрудный окрас.

Ты ищешь в объятьях моих забытье,

Ты ждёшь утешений в битье и нытье.

Ты жаждешь, что я пред тобой упаду.

Ты кличешь «любимой» меня на беду.

Ты злишься, когда я, рыдая, смеюсь,

Ты плачешь, когда как Химера я злюсь.

Устала. Как море в ночи забурлю,

Как молния чиркну, как гром зашумлю.

А знаешь….., я тоже тебя не люблю.

Мексиканское

В рюкзаке её кожаном,

Потёртом и неухоженном,

Навалено и положено

Всё, что нельзя продать:

Толстая школьная тетрадь,

Кактус (не могла не забрать),

Фотки памяти (ну как не рыдать!),

Чётки, нечётные отпечатки,

Точёный карандаш,

Початая бутылка виски,

Сигареты в цветастой пачке,

Деньги из старой заначки (но мало),

Ключи от тачки (древний «импала»),

Какого-то поэта стихи,

Но она напишет свои,

Замаливая чужие грехи.

На голове косынка или бандана,

Пот – как вода из фонтана,

Сейчас бы хоть с хлоркой из крана.

А сверху жарит солнце,

Раскаляя на пальцах кольца,

Она уже вряд ли домой вернётся.

Пить бросит, без ненормативной лексики

Жить начнёт наконец…..

Где-то там далеко, в Мексике.

Море

Моё море синее и пустое,

И на первый взгляд – совсем простое,

Только вот в нём нет воды ни капли,

Так откуда я знаю, что это море?

Ведь оно не живёт, не дышит,

Но мои разговоры слышит.

Жду – ответит, но это вряд ли,

Моё море, как Бог, немое.

Балет смертных

Эй, смертные! Немного тишины.

Мы в болтовне своей как бешеные рыбы.

Сквозь пальцы горы Андромеды не видны,

Лишь запах прелости от бирюзовой глыбы

Учуять мы в истерике готовы,

И слизывать с солёных пальцев мёд,

Все в язвах лица – явно не здоровы.

Дорвётся кто – тот в кулаке сожмёт

Своё сверкающе-светящееся счастье,

Неопалимое, холёное судьбой.

Но надрывается, ломается запястье,

И тут как тут другие всей гурьбой,

Набрасываясь, с хрустом выбивают

У неудачника всю почву из-под ног.

Фемида царственная после выбирает,

У Бога бедолага иль убог.

Не может встать, замучен, искалечен,

Людьми затоптан, с порванной губой,

И так уж длится без столетья вечность –

Лежит чудак, задавленный толпой.

Совсем один, он мечется в припадке,

Хватая жадно жидкий кислород.

Дикарь другого валит на лопатки -

И снова дьявольски смешной круговорот.

Я могла бы

Я могла бы стать хорошим