НАТАЛЬЯ ДУРОВА АРЕНА Повесть и рассказы

Наталья Дурова входит в литературу со своей темой, навеянной традициями цирковой «династии Дуровых», столетие которой не так давно отмечала наша советская общественность.

Вслед за книжками для детей о животных и о маленьких любителях цирка Наталья Дурова написала рассказы и повесть «Арена» для взрослого читателя. Это повесть о людях советского цирка, об артистах, переживающих последствия войны. Молоденькая акробатка Надя и ее учитель Шовкуненко, вечно веселый для зрителя «рыжий» клоун Арефьев и его грустный, снедаемый туберкулезом «белый» партнер Шишков — все они разоблачают хапугу-администратора Пасторино и возвращаются из бродячего балагана на большую арену нашего цирка, несущего свое сильное и красивое искусство народу.

В своих рассказах писательница прослеживает рост и развитие нашего поколения с отроческих и юных лет, развенчивая стиляжество, фанфаронство, черствость и утверждая истинную человечность во взаимоотношениях между молодыми и взрослыми людьми.

АРЕНА Повесть

1

В фойе было темно. Дверь, резко захлопнувшись от сквозняка, казалось, отсекла день. Надя полной грудью вдохнула воздух.

«Так вот он, мой цирк!» Она остановилась, пытаясь сообразить, к кому обратиться.

Из главного входа бил мутноватый луч света. Надя поглядела на неяркий луч, бесконечно процеживающий пылинки, и, робея, не решилась его пересечь.

В эту минуту ей безудержно захотелось, чтобы воздух циркового фойе мгновенно пропитал ее одежду. Теперь ведь она своя — не чужая.

Воздух, непривычный и неповторимый по пряной густоте запаха конюшни, был обычным, цирковым.

Сегодня впервые Надя вошла в цирк артисткой. Ей захотелось тотчас увидеть свое рабочее место.

Какое оно? Палка, гибкая бамбуковая, или шест, холодный, полублестящий, легкий, алюминиевый? Нет, ведь это, пожалуй, реквизит, попросту говоря, лестница, по которой Надя будет подниматься к рабочему месту. А место там под куполом цирка.

Теперь Надя уже не шла, а бежала. Позади осталось прохладное фойе с дневной репетиционной Темью. Миновав главный вход, Надя остановилась перед манежем.

Барьерный круг, обитый мешковиной, прикрывающей тонкий слой сена, — барьерный наматрасник. Надя встала подле него и, подняв голову, рассматривала купол. Ей до сих пор не верилось, что цирки всюду одинаковые.

— Вы из инспекции? — кто-то ее окликнул. Надя смутилась. В манеже репетировали, и ей тотчас показалось, что все обратили на нее внимание.

Надя растерялась.

— Вы откуда? — снова спросил ее мужчина.

Надя боязливо отступила на шаг от барьера.

— Она, наверно, что-нибудь под куполом потеряла, — донеслось с манежа. — Верно, девочка, ищи потерянное там, где светлее. Монтер, дай полный свет!

— Отставить! — мужчина вопросительно поглядел на Надю.

— Я приехала из Москвы. Мне нужен Шовкуненко. Новая партнерша в его номер, акробаты на шестах.

Мужчина с любопытством оглядел Надю и, обернувшись в сторону манежа, сказал:

— Шутник, идите познакомьтесь с вашим новым партнером.

Надя вздрогнула. Вот сейчас она увидит Шовкуненко.

Небольшого роста, коренастый паренек перескочил через барьер и, обтерев халатом руку, протянул ее Наде. Надя не верила своим глазам. Его имя не раз встречалось в очерках по истории цирка. Неужели он? В ее представлении Шовкуненко казался иным.

— Вы меня испугались? Напрасно, — улыбнулся паренек. — Э-э-э! Вот повезло, мы с вами, кажется, одного веса. — Теперь он без всякого злого умысла рассматривал Надю. Рост невелик. Лицо обыкновенное, пожалуй, глаза слишком большие, и сразу не разберешь, какою цвета, должно быть черные. На голове вязаный берет с белым помпоном, драповое пальто синего цвета, чулки в резинку да мальчиковые тупоносые ботинки.

— Я был уверен, что мне сегодня повезет, Игнатий Петрович! — проронил он в сторону и снова обратился к Наде: — А ваше имя как? Надя? Видите, Надя, вот Игнатий Петрович меня уже понимает. Он у нас, знаете, шишка, инспектор манежа. Понимаете, Надя, просто здорово, у меня теперь будет партнер равного мне веса!

Надя ничего не понимала, она пожала плечами и сказала:

— Разве вес верхнего акробата имеет значение для нижнего, кто держит шест?

— В том-то и дело, что для нижнего не имеет, а для меня — все на свете. Полезем вместе на шест, и я вам докажу. Там, наверху, мы будем как две весовые чашки. Был бы другой, потяжелее, партнер, и я в каждом парном трюке должен подскакивать вроде человечка, которого дергают за веревочку.

— Митя, проведите-ка девушку к Шовкуненко. А наговориться, право, еще успеете, — прервал паренька инспектор манежа.

— Значит, вы не Шовкуненко? — удивилась Надя.

— По афише — да, Шовкуненко, это в общем. А в частности — Дима Тючин, — представился на ходу паренек, ведя Надю за кулисы.

Григорий Иванович был в гардеробной, одевался после репетиции.

— Григорий Иванович! Слышите? Приехала! — радостно заговорил Тючин, остановившись возле распахнутой двери. Там спиной к Наде и Тючину сидел огромный человек. Едва он сделал движение, чтобы встать, как со стены свалился пиджак и заскрипел под ним стул. Он поднялся, и Надя подумала, что гарбедобная теперь походит на упаковочную коробку для громадной игрушки — косолапого медведя. Да, было что-то медвежье в облике Шовкуненко. Он не протянул Наде руку, а молча, насупившись, глядел из-под вздыбленных бровей, глядел сурово и неподвижно. Надя сжалась под его взглядом, притих и Тючин.

«Зачем он так? Ну говорят же документы, что я — это я, Надя. Ведь главк же прислал телеграмму: «К вам выехала новая партнерша». Это я и есть».

«Она ж почти ребенок!..» Появившееся внезапно раздражение довело мысль до конца: «И о чем только там, в главке, думают?! Прислали партнершу, для которой реквизитом должна служить соска!»

Так они познакомились, не произнеся ни слова, и каждый остался при своем мнении.

— Что ж, прислали — будете работать… И начнете репетировать завтра. Путь от Москвы до Иванова недалек. Отдыхать не с чего. Завтра в одиннадцать часов утра придете сюда. — Шовкуненко, повернувшись к Наде спиной, стал наводить на полке порядок. Прикрыл грим. Поставил на сундук баночку с канифолью, затем, поднявшись, повесил халат.

Новая партнерша по-прежнему стояла у двери, теперь растерянно озираясь на плакаты. Быть может, она еще ждет разговора? Но о чем? Разве недостаточно ясно он высказал все, что нужно? Не может же он ей выпалить о разочаровании, которое она ему принесла: