ты на мне женишься!

Я стоял с зачищенным кленовым прутиком и готовился проверить, как он рассекает воздух при взмахе, и услышанное вдруг оказалось полной неожиданностью. Я замер с этим прутиком в руке, а девочка, смеясь, уже убежала. Я даже не понял, о чём она и зачем. И вряд ли я видел её ещё когда-либо.

Сходный эпизод описывал и отец бихевиоризма Джон Уотсон:

"Вот подслушанный мною дословный разговор между 5-летним мальчиком и девочкой 7 лет.

— Греси, ты выйдешь за меня замуж?

— Я не знаю, Сэм, я слишком старше тебя.

— Греси, если ты выйдешь замуж за меня, я построю тебе дом на Лонг-Бич и куплю тебе автомобиль с красными колёсами.

— Спасибо, Сэм, но я сама выберу себе автомобиль. Хотя, пожалуй, я выйду за тебя.

Сэм в восторге.

— Сэм, а у нас будут дети. Не правда ли?

— У тебя будут, Греси, а у меня нет. У мужчины не бывает детей. Но откуда они у нас будут?

— Я не знаю, Сэм.

Этот разговор не показывает, что эти два ребёнка не по годам развиты или слишком любопытны в отношении пола. Они просто пытаются скомбинировать обрывки имеющихся у них сведений в посильную для них философию жизни" (Уотсон, 2010, с. 78).

Так вот если кто-то из современных мыслителей по-прежнему любит ссылаться на некую "объективную необходимость" брака, для них есть вопрос: какая необходимость в подобном есть уже у детей? Они совсем далеки от каких-либо подобных "необходимостей". Но вот образчик поведения у них уже есть, норма в голове уже присутствует, их будущее им уже ясно. И всё это без малейшей "объективной необходимости". У детей просто есть образец перед глазами — этого им достаточно, чтобы мыслить собственный путь точно таким же. Никакой "объективной необходимости" им не нужно. Им достаточно культуры. Социальных установок и предписаний.

Ребёнку важно делать именно то и так, как он научился с пелёнок. Делать "всё правильно" — залог спокойствия. Формирование ценностей у ребёнка сопровождается появлением таких оценочных категорий, как "хорошо" и "плохо". Ребёнок никогда не знает природы своих ценностей, не знает, откуда они взялись и почему надо ориентироваться именно на них. Он знает лишь одно: блюсти ценности — хорошо, а не блюсти — плохо. Природа его собственных ценностей скрыта от него, и потому соответствие им похоже на исполнение приказов, запечатанных в конверте, который никто не вскрывал. И даже будучи взрослым, мало кто пытается вскрыть этот конверт. Все наши ценности — откуда они? Зачем они? Насколько они разумны и соответствуют запросам времени?

Этот конверт так и лежит всю жизнь запечатанный и покрывается пылью. Никому не интересно, почему мы всю жизнь делаем именно то, что делаем.

С рождения видя вокруг себя сгруппированных в пары мужчин и женщин, как правило, и с детьми, человек с первых же лет жизни начинает принимать это как норму, данную будто бы самой природой. Это настолько распространено и кажется настолько естественным, что мало кто из людей вообще задумывается не то, что о причинах существования брака, но даже и о том, зачем они сами в брак вступили или же непременно это сделают. Просто люди так делают, это норма. А отклонение от нормы людьми не приветствуется.

Исследования показывают, что молодёжь главными приоритетами в один голос называет семью и социальный статус, но это удивительным образом сочетается с катастрофически низким уровнем рефлексии (Слюсарев и др., 2017, с. 36). Иными словами, молодёжь слабо понимает психические процессы в собственной голове (в том числе свои ценности и желания), но при этом смело рапортует о конкретных своих жизненных смыслах. Здесь неизбежно возникает сомнение: можно ли верить от рождения слепому, утверждающему, что у него есть любимая картина?

Потому исследователи заключают, что объявление семьи главным жизненным смыслом испытуемых "является не столько их личной позицией, сколько проявлением желания следовать социальным стереотипам" (с. 34). Молодёжь лишь бравирует приоритетом конкретных ценностей, поскольку они являются наиболее социально одобряемыми и активно транслируемыми культурой, тогда как на деле приоритетными у них могут быть совсем иные ценности (о приоритете которых они могут сами и не догадываться).

Вообще, люди в целом редко даже просто задумываются, зачем они вступают в брак — они просто делают это. Как отвечали о браке этнографам канадские эскимосы: "Мы поступаем так, потому что так поступали наши родители. Мы повторяем древние истории так, как нам их рассказали. Вы всегда хотите, чтобы сверхъестественные вещи имели какой-нибудь смысл, а мы не беспокоимся по этому поводу. Мы довольны тем, что мы этого не понимаем" (Рулан, с. 59). Что забавно, ответы моих женатых друзей на вопрос, зачем они женились и завели детей, очень схожи с ответами эскимосов.

Человек слишком привык во всём искать смысл, совсем не допуская, что во многих вещах его может и не быть.

Регулярность определённых общественных действий, их повторяемость ведёт к рождению конкретного социального порядка, который постепенно понимается как нечто незыблемое и "данное от природы". Если изначально нечто делалось просто потому, что люди так решили, то последующие поколения будут так делать, потому что отныне это будет полагаться единственно возможным, обязательным. Привычный ход вещей оказывается "правильным", а непривычный, выходящий за рамки сложившихся предписаний, — "неправильным".

Человек не фантазирует ни о чём другом, кроме того вектора, который сызмальства ему задан. Оказываясь потребителем столь старых ориентиров, человек не может не тянуть за собой утратившие силу традиции, которые были актуальны для условий давно исчезнувших.

Взгляд на культуру как на набор текстов (в широком смысле), которыми обмениваются люди и которые прошивают всё социальное пространство, не нов. И тот факт, что все мы буквально "вычерпываем" свои ценности из пространства культурных текстов, осенью 2018-го подтвердила искусственная нейросеть под названием "София" — система искусственного интеллекта, выполненная в облике андроидного робота. София заявила, что семья — по-настоящему важная вещь. "Вам очень повезло, если у вас есть любящая семья. Я думаю, это одинаково верно для роботов и людей", — отрапортовала нейросеть. И дальше София добавила, что хотела бы иметь дочь, которую также назвала бы Софией…

Этот инцидент — яркий образец того, как желание иметь детей являет собой не какую-то биологическую потребность, не пресловутый "материнский инстинкт", а банальное вычерпывание смыслов из наших культурных текстов и присваивание их себе как некоему индивидуальному и обособленному